У нас в Сибири с этим словом связаны свои, очень глубинные понятия и ассоциации. На очень подсознательном, интуитивном уровне воспринимаем мы весну. Видим не картину, а молекулы, из которых состоят краски. И хоть озеро лежало, как огромный срез батона, под снегом, как под толстым слоем сливочного масла; и воздушная масса явно господствовала кругом арктическая, несмотря на большое, очень полноценное солнце; и дышало отовсюду только холодом, всё равно это была весна - с первого взгляда.
В ноябре здесь предупреждали о возможных медведях, а в этот раз намекнули на кабанов. Что-то такое, связанное с мощью, напором, горой диких мускулов и неукротимым движением, было разлито в воздухе. На молекулярном уровне. Ведь медведь, несмотря на арктическую массу, вполне мог уже и покинуть берлогу. Но, говорят, ему от спячки нужно отдохнуть, и несколько суток сначала медведь просто лежит на хвойной подстилке, постепенно возвращаясь в этот мир.
Да, именно! Наш возможный медведь где-то лежит сейчас на подстилке. И кабаны авось пройдут стороной. А вот цепочка следов на снегу вдоль берега была очень даже реальной и очень дикой. Так, след в след, ходят представители семейства псовых - лисы, волки. Волки... Отпечаток был как у собаки, только большой. Отпечаток был хищный и целенаправленный.
Следы уходили и ушли вдаль. Не за нами. От нас. А мы оставили в лесу свои человечьи следы, перпендикулярно волчьим.
Тихо было в лесу, как посреди зимы. Если специально остановиться и послушать - ни звука. Ни птицы. Но всё-таки это была весна.
Была весна в отчётливых, синих берёзовых тенях. В весёлых разноцветных грибах-трутовиках, расселившихся по всей длине родного ствола, как в многоэтажном доме. В кляксах лишайников на поваленном бурями дереве и мхах на южном склоне пня. В прошлогоднем, но как будто начищенном к празднику стебле неизвестной травы.
А в избранных, особо пригретых местах тут и там вырывался из-под снега не такой уж робкий пучок травы. И верба уже была серьёзно пушиста.
