Зимние уборы

   За годы накопилось в доме много разнообразных новогодних вещей. Гнома, например, можно поставить на стол прямо в начале декабря. И, когда стемнеет (а в декабре это почти всё время суток) гнома можно включать. Внутри у него лампочка, а снаружи - колпак, нос и густейшая белая борода. Свет, проходя сквозь бороду, становится шерстяным и мохнатым. Матовым и рассеянным, как сквозь морозные узоры на окне. Кое-кто из людей ещё помнит такие окна. И как тёплую денежку прикладывали, смотрели в глазок будто в телескоп. Самый привычный мир казался в протопленном кружке незнакомой, не открытой пока планетой.

   А то ещё прижимали к узорам боком сжатую в кулак руку. Дополняли пятью точками - как будто пальцы. Получалось очень похоже на след. Как будто вверх по стеклу прошёл вертикально, как муха, кто-то очень маленький. С ногами человеческими, но явно не человек.

   Да много чего ещё. Ключом нацарапать в инее сегодняшнюю дату. Много сегодняшних дат. Число и год у них будут разные, а месяц посередине всегда один - двенадцатый. Месяц, в котором многое светится, в том числе гном.

   Гнома нам подарили. Как и зелёную полосатую шапку умильного размера. В пакете с узорными северными пряниками-козулями лежал тогда мандарин в шапке с помпоном, и шапка была ему очень к мандариновому лицу. А пряники все до единого были расписаны вручную, сделаны по старинному родовому рецепту. Настоящие. Настоящий подарок.

   Конечно, козуль с мандарином потом съели, а шапка напрашивалась украсить в декабре какую-нибудь более долговечную голову. Желательно бессмертную. У меня таких теперь две: один Пушкин-бюст из Петербурга сувенир, а второго я сделала своими руками в гончарной мастерской.

   Шапка с помпоном подчеркнула первого Пушкина, словно высветила. Как будто он только что прослушал очередную сказку Арины Родионовны и вот-вот прочтёт что-то очень знакомое с самого раннего детства наизусть. Домашний стал Пушкин в шапке.

   Второму, рукотворному, Пушкину, удачно усилил выражение лица новогодний колпак. А это нам подарили когда-то одетую бутылку шампанского - в колпаке и кокетливой пелерине в завязках с помпонами, как у Буратино курточка. И теперь второй Пушкин сочиняет об этом эпиграмму.

   А Пушкин первый слушает зимний вечер. А я смотрю на обоих в уборах и ем мандарины, у которых голова чуть без шапки не замёрзла, пока я несла их в пакете из магазина.