Локти

   И дело даже не в том, что Локти. Встречаются в нашей жизни названия и почуднее. Дело в том, что именно так должно выглядеть параллельное пространство. Едешь по грунтовой, не очень-то укатанной дороге, в облаке мелкой меловой пыли, и вдруг - большое счастье. Подкова (нет, подковища!) рожками (нет, рогами!) вверх, что означает: успех, полная чаша. А поперёк подковы написано всё, что нужно знать - проезжему ли, прохожему, одному ли из двух с лишком сотен местных жителей.

   Подкова гласит: село Локти основано в 1576 году от Рождества Христова, в 7084 году от сотворения мира. Что же такое должно было произойти в 1576 году в свежепокорённой Ермаком Сибири, именно в этой точке её необъятного пространства? И как просуществовал без Локтей наш мир целых 7 тысяч лет и ещё 84 года?

   Но пусть не смущают проезжего человека даты и цифры, они могут быть любыми. В Сибири нет времени, только пространства. В том числе параллельные. Внезапное счастье и удача сразу у дороги. А тем, кто на перепутье, подсказки: Кутафинка - туда, пасека Романовых - сюда.

   А локти - это изгибы реки. В 7084 году от сотворения мира здесь тоже текла река.

Муравьи в октябре

   Давно уже не видела я муравейников. Поэтому не сразу поняла, что это он и есть. Большой тёмно-рыжий купол, похожий на хорошо поднявшийся в духовке бисквит. Издалека идеальный. Но если подойти поближе, станет ясно, что учебник природоведения за третий класс говорил чистую правду: южный склон муравейника более пологий, а северный - крутой. Так можно сориентироваться по сторонам света тому, кто заблудился в лесу. Есть люди, которые умеют ориентироваться, и точно знают, куда придут. Понимают этот язык. "Пойдёшь на первую звезду через болота, увидишь горелую берёзу, а там тропка через лес, прямо к Ясному Ключу"...

   И ведь выходят! Прямиком к Ясному Ключу. Я так не умею. Даже если рядом с муравейником стоит, как вторая картинка из учебника, стройная сосна. И ветви её, как сказано, полностью совпадают с муравейником: короткие растут с северной стороны, длинные - с южной. Сосна нигде не училась, но откуда-то знает. И муравьи знают. А я видела картинку. Но мне не надо ни на север, ни на юг. Просто уж очень хорош муравейник.

   Летом он вовсю кипит, суетится. В октябре - тихо булькает. Давно унесли муравьи с южной пологой стороны свои шезлонги, в которых так хорошо было загорать после напряжённого рабочего дня. Скатали  муравьи все коврики, взвалив на плечо, унесли зонтики - туда, в глубину, в таинственные сумрачные кладовые. Закрыли на самые надёжные засовы все входы и выходы на студёной северной стороне. Кто-то прилёг уже и в спячку, крепко веря своему внутреннему календарю. Но самые ответственные ещё снуют на поверхности из последних сил, проверяют лично, всё ли в порядке. И уже не делят солнце на северное и южное. Спасибо, что просто есть ещё один день.

Вода и осень

   Осень течёт, как вода. И люди тоже становятся осенью. Становятся водой, в холодной глубине которой уже прилегла на дно, замедлилась крупная и мелкая рыба. А на поверхности всё больше и больше жёлтых листьев. И первый лёд где-то уже в пути, рукой подать. Но не время пока подавать льду руку.

   Люди склоняются над осенней водой, всматриваются в себя. Люди осенью у воды не те, что летом. Они в капюшонах, они разводят небольшой костёр с первой, настоящей, древней целью - согреться. От воды идёт прохлада, от огня тепло. Так устроен мир.

   Видела я этой осенью воду спокойную, видела струистую, видела падающую. Видела воду без дна, видела прозрачную и густую, как желе. Такой воде очень бы подошло название "заливное". Фирменное блюдо октября. Поэтому люди  разводят костры, и стоят, и сидят. Смотрят, как течёт мимо, как течёт сквозь них. Как становятся осенью их тела и души, с притихшей рыбой в глубине. С поверхностью лица, полной жёлтых листьев.

Люди и грибы

   Очень приятно думать о грибах, особенно осенью. Стоять в пасмурный сухой день на краю леса и думать: там грибы. Думать уверенно и спокойно. Там царство грибов. Войти в него может только человек в резиновых сапогах, бледно-лесной одежде и вязаной шапочке - чтобы не лезли волосы, чтобы глаза были всегда готовы заметить только съедобные грибы, только самого высшего сорта.

   Тут тебе человек собиратель, тут и охотник. Ведь грибы, хоть и растут из земли, хоть целыми семьями растут из пней, а существа. Им не очень-то хочется быть найденными. И в таинственном грибном царстве технологии тоже не стоят на месте. Тот, кто первым заметит в траве резиновые сапоги, тут же отправляет в чат грибницы сообщение: "Прошу всех прикрыться листом!" (тревожный смайлик). Но получается не всегда и не у всех. И сапоги неотвратимы.

   Сапоги пришли сюда как древние собиратели. Но после первого же пузатого белого, после особо крупного подберёзовика на пёстрой ножке охватывает людей в сапогах не менее древний охотничий азарт. Ножики есть у всех до единого, и правило помнят все: гриб следует отнюдь не выкорчёвывать из почвы, а срезать аккуратно. Так делает даже самый азартный, самый нетерпеливый грибник, у которого за плечами рюкзак, в рюкзаке ведро, и руки таким образом остаются свободны: срезай и бросай за спину, срезай и бросай...

   Я знала в своей жизни одного такого грибника дядю Женю. Его ведро наполнялось с удивительной быстротой; его резиновые сапоги не знали устали. Подберёзовик он называл смешным словом "обабок". Это был высший грибной жаргон. 

   Азарт дяди Жени с ведром за плечами был силён настолько, что мне временами казалось: сейчас дядя Женя, преследуя очередной белый (обабки его не интересовали), заблудится в грибном царстве, и его придётся искать, как в мультфильме, с криками "Ау!"

   Но дядя Женя всегда возвращался, и ведро за его плечами гордо было наполнено с горой самыми отменными грибами. Он ведь родился под счастливой грибной звездой, и его фамилия была - Астратов.

   Но даже менее знатных грибников неведомая сила влечёт по осени в лес. Какой-то зов предков. Люди и грибы преобладают осенью в лесах. И невозможно объяснить русским языком: зачем? Зачем гладят нежную бархатную шляпку, вдыхают прохладный, тонкий, сырой аромат? Несут в корзине, несут за плечами в ведре существ, которые выросли из-под земли. А главный вопрос: зачем съедают в поздний вечерний час не менее половины чугунной сковороды поджаренных с крупно порезанной, вошедшей в полную картофельную силу картошкой? Вот зачем?

   И не спрашивайте. Потому что так надо. Надо, и всё.

Запоздалое ухо

   Всё чаще, как золотые октябрьские листья, пролетает мысль о том, что пора бы уже прийти и осени. Уже все права есть у неё на мятную прохладу по утрам и долгие уютные дожди, которые так хорошо сочетаются с ранним субботним утром и новым верблюжьим одеялом. Все права есть у осени на одиноко пролетающую снежинку и замёрзшую на ветру голову, которую давно пора чем-нибудь покрыть. Имеет осень права на людские тела и души. Но почему-то медлит в них вступать, и Алиса снова обещает на завтра  22 градуса Цельсия выше нуля. Ещё один день. Пусть будет так.

   И немного жаль, глядя на мир вокруг, думать, что гербарий уже закончился и сдан в кабинет биологии без возврата. Гербарий был задан Игоряну в сентябре. Были нащипаны Игоряном в ближайшем парке листья всех типичных для наших широт представителей: тополь, берёза, боярышник, рябина... Этих я знала. Твёрдо знала не очень типичный дуб.

   Были уложены листья на просушивание в книгу, которую никто никогда не прочитает. Была втиснута плотно та книг меж других книг. Всё!  И негоже мне вмешиваться в домашнее задание шестиклассника.

    Но... Сентябрь стоял такой тёплый и солнечный, такой прогулочный по дендропарку и вольным загородным лесам, что ожил во мне и подчинил своей воле зов из далёкого детства, когда я была одержима гербариями каждое лето. И особенно страстно сушила не в наших широтах удивительную кожистую магнолию и мой самый любимый канадский клён. 

   Я не могла спокойно гулять в сентябре, я смотрела на все деревья с кустарниками и думала: а вот такого листа в книге ещё нет; и такого, кажется, нет...или есть? Возьмём, на всякий случай. Я поняла, что очень плохо знаю растения наших широт. Вот это ива, да. Там вяз. Но незнакомцев было гораздо больше. Особенно холодноватого оттенка, как будто глянцевые листья, которые оказались лавром. А миндаль? Сибирь опять открывалась с новой стороны.

   Самый большой и странный лист я отправила школьной подруге-кандидату биологических наук из Академгородка, и та, после некоторых раздумий,ответила, что это, без сомнения Acer negundo, он же клён американский, он же клён ясенелистый.

   Я ходила по лесам и паркам со стопками листьев в руках, и не могла удержаться. Мне всё казалось, что охвачены далеко не все типичные представители, не говоря уж о нетипичных. Топорщились в руках хвойные всех мастей: сосна, кедр, лиственница, пихта и очень колючая голубая ель. В книгу они ложились не очень охотно, книгу распирало от гербария.

   Большая работа не терпит суеты. Не торопясь, небольшими партиями, листья были приклеены в тетрадку, определены, подписаны. Игорян утомлённо вздыхал. А я с сожалением отметила, что в тетради  остались незаполненные листы, но нельзя объять необъятное. Мы и так узнали очень много.

   Гербарий был сдан. Но осень в городе продолжалась тёплая, солнечная, теперь уже  полностью золотая. Продолжалось хождение по ближним паркам и отдалённым лесам. И однажды встретилось на склоне маленькой реки такое чудо-растение, такое приятное, с бархатными такими листьями,что я пожалела о том, что гербарий уже окончен - пушистый лист стал бы его украшением и большим дополнением. А звали то растение "медвежье ухо". Уютно, точно, сердечно.

   Запоздалое ухо, октябрьское. Но я не удержалась, забрала себе один лист. Положила на память в книгу, которую никто не читает. К дубликатам рябины, боярышника, белого тополя. Которые не вошли в тетрадку и остались с нами просто так.

Мир и молодило

   И вот я узнала, как называется это милое растение, похожее  одновременно на миниатюрные кактусы и капустные качанчики мятного цвета, в травянисто-зелёном веночке из жёстких лепестков.  Такие качанчики очень привлекают внимание среди лишаистых камней на скалах, горах или сопках - всюду, куда заберётся нога человека в поисках красоты и тишины. Смотреть можно бесконечно, а называется то растение - молодило.

   Как любое существительное среднего рода, молодило содержит в себе нечто комичное и одновременно странное. Мыло, рыло, одеяло... Замечательно звучит слово "творило", а так же другие, не менее древние: кружало, кружево, месиво, толокно... Будто не полностью сами, а какая-то таинственная третья сила присутствует меж людей, что бы они не делали. Спать легли, а их одеяло. И варенье лежит не просто к чаю на не просто посуде блюдце. Это вещи коренные. В них есть что-то надёжное, спокойное и вечное. Мыло было, есть и будет. И рыло тоже.

   Осенью встретится на пути свежее, бодрое, как только что из мая, милое молодило. Да, встретится осенью. В жёлтый до горизонта день, полной засыпающей и засыпающей золотом природы. День, который крепко ассоциируется с Левитаном - настолько чудесная стоит осень в Новосибирске и его окрестностях.

   А миниатюрное, но крепкое молодило под ногами не даст забыть, что вот есть вокруг мир вещный, а бывает ещё - вечный. И в той точке, где они пересекаются, как раз и находится человек.