Стояло ещё тепло. Хоть ещё один день, но тепло, и выходной. И машины, прямо от Речного вокзала, замерли в бесконечной пробке. Так хотелось всем вон из города. А желательно бы и вовсе за грань. За другую, не эту грань, в которой сидим всем человечеством. Лишь бы там совсем ничего не было, а я просто лягу спиной на палые октябрьские листья и буду смотреть в окошко неба. И там покажут мне сосны, и ветер, и маленькое кучевое кочевое облако. Покажут, как протекает там недосягаемая и очень надёжная жизнь.
А больше там и не было ничего. Только заросли тугой облепихи, от одного взгляда на которую рот наполняется оранжевой кислотой, а руки покрываются кислыми коричневыми веснушками. Собирала я когда-то урожаи, и ветки всё не кончались, и уж на следующий год не может вырасти на этом месте столько, славно отдохнём. Но облепиха вырастала снова и снова, ещё больше - уж такая это в мире ягода. И вырастает до сих пор, как облако в окошке неба. И так будет всегда.
И будут всегда самые настоящие сибирские яблоки - ранетки размером с вишню. Пригодности в них нет никакой, но только до тех пор, пока не ударит морозом - а ведь первый снег уже как раз был.Тогда ранетки становятся морщинистыми и нежными. В детстве мы называли их: мятные. У мятных ранеток очень яркий и крепкий и незабываемый вкус - поздний дар нашей резко континентальной земли. Гроздья и гроздья висели передо мной мятных ранеток.
- Ты сильно-то не увлекайся, - предостерегла подруга, которая всё помнит вместе со мной: и детство, и каждый первый мороз, и как ели...
А, ты об этом. Да ничего не будет. Никогда ничего не было.
Ничего и не было. Только странно обмелевшая река, но ведь мы были за гранью, а там могут быть совсем другие реки. И час, два, три сидел там на островке неподвижный рыбак, как на картине Нестерова "Молчание". Она всегда вызывала во мне печаль: это белёсое молоко воды, топлёное закатом небо, и притаившаяся церковь на вершине тёмного холма. Но особенно - две неподвижные и отдельные, как будто ничьи, фигуры в лодках, с упорными и упругими удочками в руках. И не клюёт у них ничего, потому и молчание. И оно здесь главное на холсте маслом. О чём ещё говорить?
Вот и человек на островке сидел так же, и видно, не клевало. Поэтому и побрёл он к берегу в своих высоких рыбацких сапогах. А больше ничего и не было за той гранью.
Комментариев нет:
Отправить комментарий