Первым делом, конечно, надо бы к Пушкину. Туда, где можно случайно попасть ногой в его след, пройти сквозь его тень. Увидеть то, что видел он. Замечено, что при упоминании одного только пушкинского имени оживает любой разговор. Это средство верное, получше, чем погода. Да ведь Пушкин - наша погода и есть. Вечная и независимая. Если дождь, то именно дождь, а солнце - значит солнце. Мы одеваемся по Пушкину, как по сезону. На Мойке, 12 привычно закутаться в печаль. В печаль и безысходность - от того, что по-другому никак случиться не могло. Что неизбежное всегда неизбежно. Что лучших сбережёт только время, а люди чаще всего оказываются бессильны.
Но есть в этой печали и твёрдость, опора. Ответ шаткому, сорвавшемуся со всех орбит миру. Даже если рухнет абсолютно всё, Пушкин останется. По нему новые первобытные люди смогут вспомнить себя, выучить главные слова. Узнать всё о жизни и смерти.
Я помню наизусть эту скромную квартиру, куда внёс его на руках в последний раз дядька Никита Козлов. И знаю эту дверь. Но напористая служительница гардероба всё равно вручает аудиогид, и я не знаю, что с ним делать. А, вон как надо...
Довольно многочисленные посетители бродят по священным комнатам, прижав к уху своих гидов, как телефон, и в следующее помещение пройти нельзя, пока не будет выслушано о предыдущем. Это называется постпостмодернизм - пародия на пародию. Но я уже привыкла. А Пушкин и так всё знает. Но в кабинете, конечно, хотелось побыть подольше.
Вот так он и жил. Так выходил в шубе к поданной карете. Так и поехал, выпив напоследок стакан лимонада у Вольфа и Беранже. Там и теперь, на углу Невского, Вольф и Беранже. Золотые таблички про то, кто сиживал здесь в разные времена. Строгие официанты, которым хочется показать паспорт при заказе глинтвейна. "Весь ваш яблочный пирог от Вульфов из Тригорского" оказался холодным сиротливым кусочком на огромной тарелке. Хорошо, что Вульфы из Тригорского, особенно Прасковья Александровна, никогда его не увидят.
Комментариев нет:
Отправить комментарий