Сосны останутся прежними

   В лесу Академгородка на карте обозначено: тропинка академика Лаврентьева. Вот здесь учёный когда-то и прогуливался, заложив руки за спину или с тростью, в валенках или в летней шляпе. Ни на минуту не переставал думать о своих великих научных открытиях, каждое из которых непременно сделает мир лучше. Бродил в лесу академик, протаптывал тропку, открывал новые законы.

   Теперь на той тропинке разгуливают ровно три белки. Делают резкие и лёгкие движения, летают в тонких ветвях, по своим собственным законам. А мир, несмотря на все открытия самых лучших академиков, не спешит становиться лучше. Он тащит, упорно и тяжело, второй свой месяц две тысячи двадцать второго года. Редкое сочетание одинаковых цифр, так и напрашивается, чтобы его объявили очередным, теперь уже самым настоящим, гарантированным концом света.

   Свой первый конец света я пережила ещё в школе. Им пугали, его обещали, и было даже любопытно: как оно будет? Уроки-то, я надеюсь, по такому случаю отменят? Особенно две геометрии подряд. Иначе это не конец будет света, а сплошное надувательство.

  Ничего не отменили, обманули. Все продолжали жить вечно, учительница химии по-прежнему не болела вообще никогда, и сухая немка, которой в автобусной давке сломали руку, без опозданий приходила к нулевому уроку, прямо вместе с рукой.

   Потом постепенно случилось ещё несколько концов света, и Земля всё никак не могла толком налететь на небесную ось. А самый верный, по исчислению философических таблиц, конец я решила встретить в театре, чтобы хоть обстановка была возвышенной. И - снова ничего, кроме Фёдора Михайловича Достоевского.

   И вот опять очередной подходящий случай. И, стоя на солнечной учёной тропе, с видом на трёх белок, я поняла вдруг очень ясно и очень просто: эй, люди, а ведь он уже здесь, он наступил. Мы и не догадывались, что настоящий конец света именно так выглядит: как обычный день, обычный пень, обычный снег. Обычная, не доеденная  птицами гроздь рябины. Мы просто не заметили, как налетели на ось, как отменили всю геометрию. И здесь, в этом свете после света, не открыто ещё ни одного закона. Кроме силы ветра, который раскачивает в голубой дали верхушки очень тонких сосен. Которые останутся прежними, останутся соснами после любого конца.