Большой Грабарь

   В моём учебнике русского языка за третий или четвёртый класс, в самом конце, где всегда располагались репродукции картин - писать сочинения - одна была очень светлая и пронзительно голубая. Запомнилась и фамилия художника: Грабарь. Она была такая же резкая, как его тени на снегу.

   Я всегда с тоской ждала  сочинений по картине: на переднем плане мы видим, на заднем плане тоже видим... Вот так же, чего доброго, зададут и Грабаря. А что можно написать про эти берёзы, про это небо? Они были похожи на любой день из жизни в январе или феврале. Не писать же в школьном сочинении про свою настоящую, простую жизнь, про свои простые, настоящие чувства. Это я уже в четвёртом классе знала твёрдо. Если не в третьем.

Грабаря нам тогда не задали.

   Зато теперь, много лет спустя, за городом и в лесу, в очень ясный день, холодный, но с тонкой плёнкой солнца на поверхности, встретится вдруг на дороге такой большой Грабарь, что только о нём и хочется в этот миг написать. Ростом с берёзу нормальный такой Грабарь, возле которого тянет стоять. Но ещё лучше - лечь в снег, прямо в свою тень, уткнувшись лицом в небо.

   А потом медленно брести в гору. Пройти Грабаря насквозь. Здесь побывали до меня многие люди, и даже настоящие звери - вот следы. Явные следы кого-то дикого, крупного и мелкого - как из рассказов Бианки и Пришвина, которые я всегда со скукой пролистывала. А сейчас стою над следами и думаю: неужели звери? Это в наше-то время звери?

   Когда дорога пошла совсем уж через лес, звери представились очень живо. Вон там, в чаще. Ладно, медведи пусть спят, но есть ведь и другие - голодные, дерзкие. Снег скрипит, словно крахмал в мешке. Нужно резко остановиться, и тогда из самой чащи донесётся тоскливый и хищный вой. Нужно замереть, абсолютно.

   Тишина... Огромная, настоящая тишина. Нет здесь никого, только следы. И никогда не было.