Однажды в семь

   Каждое утро Игорян мечтает проснуться в семь и увидеть, как уходит по нашей улице прямиком в душистые поля коровье стадко. Обрывочное воспоминание о былом стаде, которое можно было смотреть как серию фильма из деревенской жизни. Стоять и смотреть, как идут, идут, не кончаются никогда. Идут вдумчиво и вольготно, и каждая в своём дворе - в главной роли. А в стаде у себя - крупная рогатая голова.
   Теперь вот осталось от былой тучности стадко. Только услышишь сквозь сон протяжный рёв, который люди перевели на свой язык приблизительно как "му", только добежишь до окна, а там уже мелькнул самый последний хвост не то Зорьки, не то Марты - не разберёшь. И нет никакого смысла будить Игоряна.
   Сплочённой парнокопытной группой ушли они в поля - есть клевер, живописно лежать на том берегу пруда, таинственно преображать зелёную траву в белое молоко, в ценнейшие гладкие сливки. Вздрагивать время от времени кожей, хлестать хвостом назойливых слепней, терпеливо и бесстрастно пережёвывать и пережёвывать этот ещё один день, этот мир, полный солнца и молока. Мир в котором ещё пылят дороги, цветут ромашки и длятся от рассвета до заката медовые будни пчёл.
Так было, и так будет.
   И однажды Игорян вдруг проснётся в семь утра, несмотря на самые каникулы. И непонятно, почему так не заведено. Ведь летом как раз лучше бы в семь, и даже раньше. Ведь это и есть настоящая свобода - летом в семь и раньше. Как будто в бок толкнёт, и послышится сквозь сон древний протяжный рёв, который мы принимаем за "му". И не только с десяток голов, но с десяток крупных рогатых душ степенно прошествуют мимо нашего окна. Маленький, короткометражный, но всё-таки фильм с Бурёнкой в роли Бурёнки.
 - Человек на лошади! - потрясённо говорит Игорян.
И маленький тонконогий жеребёнок по пятам.
 - Пастух! - произношу я древнее, почти незнакомое, непривычное на языке слово.
И сама смотрю заворожённо, как будто никогда не видела, каким бывает мир в семь часов утра.