Жёсткая и мягкая

   Вода была жёсткая и мягкая. Жёсткая жила в колодце. Настолько глубоком, что возвращения ведра оттуда ждали, как праздника, а первая мысль всегда была о падении - даже если наклониться совсем чуть-чуть над узкой прохладной бездной. Или вылезет вдруг колодезный, и за бороду хвать: отдавай то, чего в своём доме не знаешь!
   Хорошо, что у меня не было бороды, и знала я всё не только в своём доме за тридевять земель, но и в бабушкином, через дорогу. Туда носили каждый день тяжёлые запотевшие вёдра с водой, которой местные известковые да глинистые почвы давали особый, минеральный привкус. Полезно-ископаемый. И взрослые говорили: жёсткая вода. Она была очень холодная и очень годная в пищу.
   Мягкую воду давали дожди, и особенно грозы. Бабушка собирала дожди с грозами в специальные тазы и корыта. Они стояли во дворе так, чтобы с крыши текло не напрасно, а с пользой для хозяйства. Мягкая вода в пищу не годилась, ей мыли пол, стирали. Очень приятно было бултыхать рукой в таком корыте: мягкая, и вправду мягкая.
   Но грозная. Громоотвод на крыше как-то не убеждал. Я ему не доверяла. Что он может против стихии? Да против стихии никто ничего не может. Я становилась первобытным человеком моментально, хоть и имела уже к тому времени а плечами один, а то и целых два класса образования. Но летом как-то всё забывалось. Летом я верила в колодезного и подбирала на дороге белые камни, чтобы стучать их потом друг о друга, в надежде высечь огонь. И даже искры у меня получались. Запомните: особые белые камни.
   Во время грозы первобытность становилась невыносимой. Яркие, зловещие и молчаливые молнии пугали не так сильно, как оглушительный, протяжный, вынимающий душу гром. Но только если не шаровая. Про шаровую молнию в нашем дико образованном, вплоть до четвёртого класса, кругу говорили пониженным голосом, скрестив для верности пальцы. Никто из нас никогда не видел шаровой молнии, и от этого жуть становилась абсолютной. Ясно было, что если шаровая молния придёт, конца света не избежать. Но она всё не приходила, и свет был.
   Да, был свет. И лёгкий, весёлый, уже не страшный дождь, иногда напополам с солнцем. При нём можно было даже купаться, чувствуя, как стираются границы между стихиями. Вспоминать свою прошлую, рыбью жизнь. Брести домой без единого сухого места, прямиком по лужам и большой траве. Видеть, если повезёт, радугу в небе, пытаться разглядеть в ней  самый неуловимый и самый короткий фиолетовый цвет.
   Чёрная туча, набитая громами, уходила навсегда, оставляя после себя мокрый песок на брошенных во дворе игрушках и полные корыта мягкой воды. И мы привычно бултыхали руками в верном домашнему хозяйству корыте: мягкая, и вправду мягкая. А над вёдрами жёсткой склонялись, чтобы прямо здесь и попить, прямо вниз лицом. Навсегда безбородым, или бородатым лет через сто. Когда мы уже не будем знать что-то в своём доме. И подавно в бабушкином - за тридевять земель отсюда.