Лишь бы на воздух

    Одно из окон в доме напротив много вечеров подряд светилось таинственным и мечтательным марганцовочным светом - такой любят меланхолики, а ещё такой любит рассада. Друг с другом они сочетаются неважно, а значит, в том окне засел кто-то один: либо меланхолик, либо рассада. Я склонялась ко второму варианту.
   Каждый вечер я мало ли зачем смотрела на тёмную улицу, проверяла в небе луну. Напротив светилось. Но чуть только потеплело, и стало доподлинно известно, о чём говорят прохожие в первом часу ночи, и три окрестных квартала дружно возненавидели музыку, которую всё никак не расслышит в своей машине поздний водитель - вот только чуть, и окно тут же погасло.
   И у меня, как истинного меланхолика, не осталось сомнений: там была рассада. "На дачу! На дачу!" - кричат в третьем, заключительном акте весны не только три сестры, но и три брата, и три свата, и даже три вовсе не родственника.
   Только бы вырваться на день или два. Дача в наши дни - гораздо больше, чем дача. Это чудный остров в море-окиане, куда волна выплеснула бочку. А в бочке той, скрюченный и засмолённый, совсем истомился князь Гвидон. Он вышиб дно собственной головой, потому что больше нечем, и вышел вон.
   Вот куда устремилась из города вся рассада. И кипучая деятельность, древний труд на земле. И более позднее созерцание одуванчика с приникшей к нему осой. И совсем уж позднейшее возлежание в шезлонге с книгой, которая замерла на одной странице, и черёмуховый снег так сыплется на неё, что нет сил перевернуть.
   В такой или в другой книге мне часто встречалось в детстве словосочетание "жили на даче". Это значит, ходили в лес и на озеро в удобной светлой одежде; у одной соседки брали молоко, у другой клубнику; вылавливали крючком из колодца упущенный чайник, вечерами считали падающие звёзды, просто так, ведь всё желания были уже загаданы, а многие из них исполнены.
   Это была совсем не такая дача, на которую меня влекли родители - полоть сорняки, собирать с куста чёрную смородину или облепиху. А на вечерней электричке в город, потому что завтра родителям на работу, и пусть звёзды упадут как-нибудь без нас.
   Герои моих книг снимали что-то другое, не похожее на двухэтажные домики с одинаково покатой крышей, плотно, как шахматные фигуры, стоящие на своих клетках, каждая из которых называлась "шесть соток".
   Но был ведь там и родник, где брали воду, и озеро, и кукушка в лесу... И вообще - свежий воздух! Он-то и был главным аргументом. Не сидеть в душной квартире, на воздух, на воздух!
   В тринадцать лет я только и мечтала о том, чтобы остаться одной в душной квартире, а все чтобы уехали на свежий воздух в пятницу вечером и вечером же в воскресенье вернулись.
   Но кто бы слушал мой зубовный скрежет? На дачу, на дачу! Собирать смородину, как вся округа в этот миг собирает свою смородину. Потом из той смородины будет варенье, будет зима, после которой герои книг опять снимут дачу. И не будут жечь там мусор, чтобы вся одежда потом пропахла дымом. И меж двух деревьев будет натянут у них гамак. И мелкие белые цветы засветятся в пахучей вечерней траве...
   Так и только так можно снимать по-настоящему. И когда однажды летом мама сказала мне собираться на базу отдыха к её родственникам, я привычно скривилась: куда ещё? на каком автобусе? давайте я лучше как-нибудь в душной квартире, хоть раз в жизни.
Но кто бы меня слушал? На воздух, на воздух!
   В светлом сосновом лесу, на берегу большой реки стояли маленькие фанерные домики, а всё вместе называлось база отдыха "Радуга". Мамина тётя Шура много лет снимала (магическое слово!), да, снимала там определённый домик. И мы поехали - на ужасном, конечно, автобусе, но потом... Зато потом можно было упасть прямиком в гамак, натянутый, как в сказке, меж деревьев, а в перерыве до посинения торчать в реке, ходить скользкими игольчатыми дорожками, подбирая время от времени лёгкие растопыренные шишки. И даже вспомнить ненароком Бунина, несмотря на самый разгар школьных каникул: "Чем жарче день, тем сладостней в бору дышать сухим смолистым ароматом..."
   И там были как-то особенно, гладко с одной стороны, поджарены на плитке оладьи. Какие-то выражено сладкие на том воздухе. А когда мне после обеда предложили во дворе раскладушку - ложись и отдыхай! - я сначала возмутилась в душе, потому что ещё в детском саду дала себе клятву никогда по доброй воле не спать днём. Потом я много раз с удовольствием её нарушала, но тогда...
   Тогда я возмутилась, а потом с огромным удовольствием упала на лёгкое пружинящее ложе, и высоко над моей головой плавно размахивали своими душистыми ветвями громадные сосны. А потом была только тишина.
   Может быть, в тот момент я окончательно и стала меланхоликом. Поняла, что буду смотреть, как кино, чужие марганцовочные окна, и переживать за них; буду проверять луну. Выбивать головой дно душной бочки - на воздух, на воздух! Хоть на день или два.