Имя, похожее на мир

   Обычно дети не запоминают авторов прочитанных книг. Никогда в жизни не запоминают они художников-иллюстраторов. С Юрием Васнецовым у меня получилось не так, только раньше имени я запомнила день.
   За столом нас тогда осталось только двое - я и Вадик Инагинолюк. Мы уверенно вышли в финал детсадовского обеда, причём Вадик был чемпион признанный, а я просто случайно примазалась к славе. Несмотря на хилый и болезненный вид, Вадик всегда брал верх над непреклонными воспитателями, сидел над супом так упорно, так молча игнорировал все просьбы и угрозы, что в конце-концов педагоги не выдерживали и отправляли его спать: если не ест, так пусть хотя бы спит. Но я не уверена, что Вадик спал. В детском саду он не задержался.
   В каждой группе в те годы был хотя бы один, но Вадик. Непобедимый Вадик, знающий и тактику, и стратегию. Потому что меня в итоге вырвало борщом, и я пошла в изолятор, а Вадик остался за столом навсегда.
   После того случая борщ я не ела примерно двадцать лет. Но, если не учитывать таких нюансов, детство вполне счастливая и беззаботная пора. А в изоляторе было гораздо лучше, чем в группе - свобода, пахло круглыми жёлтыми аскорбинками. Мне дали книг и оставили в покое до прихода родителей.
   Книги мне были тонкие, на один укус. Я быстро их прочитала и стала рассматривать картинки - уютные, пряничные, с такими домиками, как будто я уже дома. С нежно-голубыми снегами и тёмными лесами, один вид которых тут же заставляет проверить: не сильно ли с краю я легла?
   Особенно крутые были там шеи у коней. Кот в красных сапожках нёс под мышкой батон, и было написано пояснение: "Пошёл котик на торжок, купил котик пирожок. Самому ли съесть, либо Бореньке снесть?" Лицо у кота было непростое, кот явно знал себе цену: я и сам укушу, да и Бореньке снесу. И в то же время родное было лицо, за что человечество в основном так любит котов.
   В то время внутри меня был особый, тайный мир, с героями и сюжетом. Я мысленно играла в него в одиночестве, особенно перед сном. Ведь ребёнок никогда не бывает так одинок, так изолирован в изоляторе, как в тот самый миг, когда выключают свет и плотно закрывают дверь.
   Тут и приходит время мира, и можно рисовать в нём каких угодно котов, какие угодно батоны и голубые небеса с розовыми снегами.
   Что-то было от моего мира в той тонкой книге, не совсем, но было. И я не торопилась перелистывать, мне хватило этой тонкости до самого прихода за мной.
   На том волшебная дверь и закрылась. Борщ я больше не ела, а значит, и в изолятор не попадала. И, конечно, не запомнила имя художника, как не запоминают все дети. Но когда через несколько лет узнала: Юрий Васнецов, больше никогда уже не путала его с другим художником Васнецовым - Виктором.

   Теперь у меня есть про него целый большой альбом - рисунки и воспоминания. Он был уязвимый человек, он искал красоту, он понимал своё призвание. У него было много живописи, которую он никому не показывал. Часть человека всегда идёт в стол, под замок - как тайная страна одиночества.
Редактор писал Васнецову, как надо.
   "Он просит Вас только, чтобы это была комедия-сказка. Кошка не должна ходить в костюмах прошлого века, пусть оденется так, как теперь одеваются женщины, но не очень утрируйте костюм. Обстановка мещанская. У кошки должно быть выражение на лице."
   И кошка одевалась так, кошка имела выражение на лице. Это был золотой век книжной иллюстрации - имена, которые не запоминаем в детстве, которые просто похожи на мир. Которые долго отзываются потом то волчком, то заюшкой. Пока окончательно не встанут на место, как зуб мудрости - странный, но зачем-то очень нужный природе.