Когда-то в это время

   Ноябрь уже холоден без шуток. Когда-то в это время за окнами домов начинали висеть куры в мешках. Мешки раскачивались на ветру, усиливая печаль этого сумрачного, бесцветного месяца, и без того большую. Куры трепетали в мешках между небом и землёй, на такой высоте, куда при жизни и не мечтали подняться. И ночей боялись больше, чем человека с кастрюлей. Бездонных ноябрьских ночей, на сто лет вперёд заштрихованных молодым диким снегом.
   Сейчас уже и не встретишь нигде таких кур, но я помню, как в студенческие свои годы шли мы с подругами мимо общежития, с безопасного второго и до последнего этажа увешанного, как ёлочными игрушками, куриными мешками - мешками домашними, заботливыми, родительскими. Мы шли и говорили про то, что если бы на крыше общежития вдруг поселился Карлсон, это была бы катастрофа, продовольственный крах.
   Но в том времени и без Карлсона хватало крахов и катастроф. Да и какой бы Карлсон в своём уме стал селиться на крыше такого унылого здания, с абсолютно плоским, без единого балкона, серым лицом? Поэтому куры со своими хозяевами могли быть совершенно спокойны, и мешки трепетали на ветру. В ноябре уже трепетали вовсю. Не так давно, как мне теперь кажется.
   Когда-то в это время начинали везде продавать клюкву. Гребли лопаткой, и очень тёмно-красные шарики с приятным льдистым звуком сыпались в банку. И заранее было известно, что с ними делать - конечно, варить кисель. Раньше ноября кисели не шли, нужно было дождаться ровного холода без шуток, поздней осени и ранней тьмы. Найти среди худых пакетов с приправами толстый крахмал, который заскрипит под рукой совершенно как снег. И нужно будет лить его осторожно, тонкой струйкой, как во все известные мне времена. И ярко-красное варево будет на глазах густеть, пыхтеть, очень медленно остывать. Что-то очень подходящее для ноябрьского вечера - такого, как сегодня.
   Да клюкву и теперь ведь у нас продают. Можно купить прямо возле дома, а потом идти и думать: что вот и кур в мешках больше не увидишь за окнами моего города. Что теперь все варят кисель, и едва дождутся, когда остынет. Ставят огненную кружку на окно, за которым только ночь между небом и землёй, до которой мы раньше и не мечтали подняться.