Не хватает плезиру

   Сейчас мне вспоминается: то были осенние, вот такие же октябрьские вечера, как теперь. Только моего детства - лет семь или восемь, но никак не более десяти. Мир за окном доверху залит сажей, в ней вязнет и луна, и листопад, который в это время непрерывен, как стук сердца. И крадётся где-то совсем близко осторожный пока ещё снег. А у нас дома только что закончилась программа "Время", и теперь время смотреть фильм.
   Мне нравились тягучие и бесконечные, как осень, исторические, многосерийные (слова "сериал" тогда не знали). Например, "Россия молодая" - пока посмотришь, каникулы наступят. Я уж не говорю про "Михайло Ломоносова", который вовсе без конца и края.
Сейчас мне кажется, что это была осень.
   Я любила исторические фильмы. Не за правдивость и достоверность - их-то как раз в историческом кино быть не может. Я любила за атмосферу, платки да кафтаны, да нежный мех на шубах и шапках, да неуклюжие деревянные ложки. За города, которые преобразили в старые и старинные - толстые стены, маленькие окошки, тяжёлые низкие двери, которые если уж закрываются, то навсегда. За города, которые и преображать нет нужды.
   Я любила эти фильмы за людей. Они были удивительно настоящие - степенные, неторопливые, скромные, но знающие себе цену. Они никогда не ели с жадностью и умели горевать. Я любила слушать, как они разговаривают. Совсем не так, как мы: "Беси уговаривают, толкают: иди, Ваня, в хозява, хватит тебе горе-то мыкать."
Но горе мыкали многие, очень многие. Наверное, беси так и не сумели их уговорить.
   Что я могла понять в тех фильмах? Да почти ничего. Потому и запомнилось немногое: как царь Пётр обнимает и целует корабельного мастера, а потом врывается ночью в помещение и срывает с лежанки на пол перину прямо со спящим на ней человеком, и хватает его, и пинает, и кричит "Вор!", и усом дёргает. Как слушает царь Пётр челобитные, и снова дёргает усом: "Промышленника Змиева томил в сундуке, провертев в крышке, чтоб не задохся, дырья..."
   Ведь можно было не смотреть взрослое, непонятное, бесконечное. Уйти в другую комнату, играть, читать книгу для младшего школьного возраста. Но я не уходила и смотрела.
 - Прынсес, презенте вам мово брата Артамошу.
Артамоша, с лицом совершенно крестьянским, но в парике и кружевах, делает галант, умеет по-немецки, англицки и голландски, и царь Пётр снова обнимает его, целует, чин даёт немедленно - не по крови, а по уму.
   Вот и всё, что запомнилось. А ещё - атмосфера. Нерушимая, как крепостные стены, уверенность, что завтра будет новая серия, но никак не последняя.
   Я и теперь, если приходит настроение, пересматриваю те фильмы. А новые исторические другие; не знаю, как их готовить и с чем есть. Плезиру не хватает. Простого человеческого удовольствия. Не правдивости и достоверности, которых не может быть в историческом кино, а простого человеческого плезиру. Я не могу полюбить те города, те кафтаны, деревянные ложки и низкие двери. Я категорически не могу полюбить тех людей.
   Я хочу учиться, но только не политесу. Я триста лет назад сбрила бороду, не надо гоняться за мной с ножницами, но...
   Вот сидят на кухне светлейший князь Меньшиков и царица Екатерина, будущая Первая. Да, на кухне, потому что отчётливо виден гарнитур, как ни пытались забросать его рабочие поверхности булками да пирогами в русском стиле, как ни маскировали канделябрами. За столом сидят обеденным круглым, у меня дома почти такой же. На переднем плане стоит блюдо с большой бутафорской рыбой, призванное отводить глаза, стопка блинов и ваза с икрой, из которой не твёрдо усвоивший политес Алексашка черпает полной ложкой. Пьёт из рюмки, размером с добрый стакан, водку - не морщась и не пьянея. Прости, рыба, простите блины и булки. Вы честно сыграли свою роль, но никак не отводятся мои глаза.
   Царица в простом кухонном фартуке хозяюшка хоть куда. Сама на стол подаёт, сама подливает заботливо светлейшему другу. От князя отнюдь не отстаёт. Только вместо икры у неё виноград, косточки царица плюёт прямо в кулак - в политесе тоже явно не отличница.
   Так и сидят они - ни дать, ни взять школьная любовь, которая нашла друг друга сорок лет спустя через социальную сеть "Одноклассники".
                               - Как, Грандисон?.. а, Грандисон!
                               Да, помню, помню. Где же он? -
                               «В Москве, живет у Симеона;
                               Меня в сочельник навестил;
                               Недавно сына он женил."
   Только там по-другому. Там граф Пётр Андреевич Толстой говорит князю Александру Даниловичу Меньшикову: "Кто бы сомневался". И другие так говорят. А хочется ведь любить, хоть кого-нибудь. Пока беси не уговорили окончательно.