Купила Игоряну я в букинисте, прошу прощения, "Монстрологию". Знаю, что у всех моих читателей есть чувство языка, не хотелось бы его оскорблять и самой оскорбляться, но слова с обложки не выкинешь. Язык - структура живая, изменчивая, чутко реагирующая. Когда-то я морщилась лимонно, услышав,как очередной кулинарный видеоблогер натирает сыр "на мелкую тёрку", а теперь и "Монстрологии" не боюсь. Наверное, я мудрею.
Если бы я в детстве была мальчиком, я упала бы в восторженный обморок от такой "Монстрологии". У меня бы часто билось сердце и шевелились от любопытства уши под нестрижеными волосами. И на следующий день все бы играли во дворе исключительно в монстров. Все бы хотели быть драконами, кентаврами, а кряжистым циклопом никто бы не хотел, а девчонок дразнили бы гарпиями. И чтобы не подраться, кому быть оборотнем, а кому йети, мы бы считались, как повелось с древнейших времён: "Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана"...
Но Игорян - это не я в детстве, он и считалок никаких не знает. "Монстрологию" он принял без восторженного трепета, но со спокойным интересом исследователя. Тщательно открывал все конверты, рассматривал карты, шифры, образцы шкур, и особенно пристально - паспорт натуралиста-историка доктора Эрнеста Дрейка, главного монстролога всех времён и народов.
- Что-то я не могу здесь прочитать, - говорил Игорян. - Буквы слишком красивые.
И я читала красивые буквы.
Я рассматривала образец гривы единорога, такой вопиюще капроновый, что не приходилось сомневаться в его китайском и отнюдь не древнем происхождении. Я рассматривала доисторических паразитов из перьев феникса, сохранившихся в янтаре, и тень пера какого-то гиппогрифа, и кусок волшебного пергамента, и - самое главное! - образец зимней шерсти йети. Мягкий и удивительно приятный, как моя собственная зимняя шкура в дошкольные доисторические времена.
Да, если бы я была в детстве мальчиком, сердце бы моё билось. Оно и сейчас бьётся: подумаешь, "Монстрология". Зато буквы красивые, и шкуру йети хочется гладить снова и снова.
Если бы я в детстве была мальчиком, я упала бы в восторженный обморок от такой "Монстрологии". У меня бы часто билось сердце и шевелились от любопытства уши под нестрижеными волосами. И на следующий день все бы играли во дворе исключительно в монстров. Все бы хотели быть драконами, кентаврами, а кряжистым циклопом никто бы не хотел, а девчонок дразнили бы гарпиями. И чтобы не подраться, кому быть оборотнем, а кому йети, мы бы считались, как повелось с древнейших времён: "Вышел месяц из тумана, вынул ножик из кармана"...
Но Игорян - это не я в детстве, он и считалок никаких не знает. "Монстрологию" он принял без восторженного трепета, но со спокойным интересом исследователя. Тщательно открывал все конверты, рассматривал карты, шифры, образцы шкур, и особенно пристально - паспорт натуралиста-историка доктора Эрнеста Дрейка, главного монстролога всех времён и народов.
- Что-то я не могу здесь прочитать, - говорил Игорян. - Буквы слишком красивые.
И я читала красивые буквы.
Я рассматривала образец гривы единорога, такой вопиюще капроновый, что не приходилось сомневаться в его китайском и отнюдь не древнем происхождении. Я рассматривала доисторических паразитов из перьев феникса, сохранившихся в янтаре, и тень пера какого-то гиппогрифа, и кусок волшебного пергамента, и - самое главное! - образец зимней шерсти йети. Мягкий и удивительно приятный, как моя собственная зимняя шкура в дошкольные доисторические времена.
Да, если бы я была в детстве мальчиком, сердце бы моё билось. Оно и сейчас бьётся: подумаешь, "Монстрология". Зато буквы красивые, и шкуру йети хочется гладить снова и снова.
Комментариев нет:
Отправить комментарий