"Чук и Гек"

   В первый июньский день - как и положено, холодный и пасмурный - посетили мы с Игоряном спектакль "Чук и Гек". Я давно держала его в голове, чуть ли ни с Игорянова рождения, ждала, когда подрастёт и надеялась - только бы не сняли с репертуара, уж очень хвалят, уж очень трудно купить билеты.
   И вот спектакль не сняли, Игорян подрос, билеты куплены заранее. И мы пошли. Мимо Центрального шли мы парка, в котором скрипели разом все качели, крутились и мигали все карусели. Люди входили в парк без воздушных шаров, а выходили с шарами - белыми, символизирующими окончательное наступление сибирского лета.
 - Мне шар не нужен! - поспешно и твёрдо сказал Игорян, прислушиваясь к скрежету "Лодки викинга" и восторженным крикам.

   И мы пошли мимо парка, мимо одуванчиков, мимо скульптуры "Деловая женщина" сомнительной художественной ценности, мимо ателье №1, мимо обязательной огромной лужи. Над головой у нас, зацепившись за электрические провода, висела пара старых и толстых зимних ботинок. Покачивалась на ветру. Видать, кто-то настолько сильно обрадовался наступлению лета, пережил восторг, сбрасывал надоевшее, топтал его, швырял от себя подальше - прямо в небо... Я бы на его месте так не спешила.

   Ботинки качались на ветру, как произведение актуального искусства, символизировали бесконечный холодный путь и смотрелись родной парой - как Чук и Гек.
   Маленькой повести Аркадия Гайдара исполняется в этом году восемьдесят лет. И до сих пор в отечественной детской литературе это едва ли не лучший рассказ о путешествии. Почти миф, который давно уже не зависит ни от чьего мнения. Миф, раз и навсегда поделивший человечество на два типа, к которым ни прибавить, ни убавить: запасливый основательный хозяин и разиня, который зато умеет петь песни. Долгая-долгая дорога к отцу, который всё что-то ищет в своей тайге, а работы не убавляется...
   Спектакль был оформлен как старая радиопостановка - для большинства современных детей новость. А зрители сидели как будто в студии, и в то же время были слушателями. Все слова Чука и Гека произносил читающий "за автора", они сами лишь обеспечивали шумовой фон: лязг дверного замка, стук вагонных колёс, скрип крахмального снега... Надевали шапки с помпонами, отправляясь в путь.

   Чука играл мужчина, а Гека женщина. А мне-то казалось в детстве, когда я слушала радио, что там, внутри, настоящие дети. А вон, оказывается, как. Не люблю, когда мальчиковые роли играют и озвучивают женщины, но тут ведь и не было никаких голосов, один лишь фон той далёкой жизни.
   Необычное ощущение. Только мне, как обычно, жалко текст произведения. Местами он был подлинный, гайдаровский, а где-то своими словами. А пересказывать своими словами то, что действительно классно написано, дело неблагодарное. Всегда чувствуется контраст между тем и этим, и он режет ухо. И разрушает гармонию текста. Его растянули непропорционально, как резинового человечка: телеграмме и её утрате посвятили чуть ли не треть спектакля, а путешествие провели и показали скомкано. А жизнь в одинокой избушке, в затерянном таёжном мире и вовсе кое-как, между прочим. Но сны Гека - про колёса и Турварона - были восхитительные и по-настоящему страшные.
   И всё закончилось хорошо, как полагается. Отец выбежал из тайги с криком "Ура!", очередной новый год наступил. Уже восемьдесят лет подряд все помнят, как именно он наступил.
    "И тогда все люди встали, поздравили друг друга с Новым годом и пожелали всем счастья. Что такое счастье - это каждый понимал по-своему. Но все вместе люди знали и понимали, что надо честно жить, много трудиться и крепко любить и беречь эту огромную счастливую землю, которая зовется Советской страной."
   Зря убрали из спектакля эти последние, сильные слова. Вот зря. Про молчаливого командира бронепоезда оставили, а про счастье убрали. То самое счастье, которое почти уже миф, не зависящий ни от чьего мнения.