Известно, что Александр Дюма в процессе работы над очередной книгой делал бумажных кукол с именами героев, из опасения запутаться и допустить досадный промах где-нибудь на шестьсот девяносто восьмой странице - когда маркиз приходит на дуэль, живёхонький, а его уже, оказывается, отравили триста страниц тому назад. Опытному писателю такое недопустимо, а редактор тоже человек. И плодовитый Дюма-отец придумал выход: убивая в тексте очередного героя, он мял и уничтожал соответствующую бумажную куклу, и всё у него было чётко. Умерла так умерла.
"Вот так прославленный Дюма!" - думала я неодобрительно в отрочестве и юности. У меня в то время было две общих, густо исписанных тетради плохих стихов и килограмма два-три чудовищной прозы. Всё глубоко выстраданное, хранимое памятью в мельчайших подробностях. Никак иначе и быть не может, и не должно, и это моё окончательное мнение, на всю жизнь!
А теперь мне бы и самой не помешало мять и выбрасывать. Сколько раз, глядя в название давнего рассказа, я не могла вспомнить, о чём он. Сколько раз, приступая к новому, боялась воскресить отравленного маркиза, не узнавала саму себя. Александр Дюма придумал очень удобный для работы метод, душевные порывы тоже нуждаются в систематизации. Но мне нужно изобрести что-то другое, для меня бумажная кукла - персонаж, который уничтожить нельзя.
Мои руки до сих пор помнят, как трудно вырезать шаблон, наклеенный для крепости на картон, так, чтобы получилось аккуратно. Как надевается бумажная шапочка на бумажную голову, как держится она на двух специально загнутых внутрь цеплялках. Набор "Одень Машу" был подарком желанным и очень ценным. Машу брали друг у друга, чтобы перевести по контуру, и платья Маши брали, и красивое осеннее пальто, и весёлые брючки. Одевали свою Машу с упоением.
Бумажные куклы активно участвовали в нашей непростой жизни. Я до сих пор помню, как драматично поссорилась однажды с лучшей дошкольной подругой Инкой. У нас были одинаковые бумажные куклы, вырезанные из одинаковых журналов, которые нам одинаково выписывали родители. Мы тогда решили сделать нашим куклам новые модные стрижки. Начали с моей, и я была мастером, а Инка потом ещё подровняла, со своей точки зрения. В результате голова моей куклы стала совсем маленькой, неровной и глупой, а про свою Инка заявила, что передумала делать стрижку. Ах, так!
Очень крупно мы тогда поссорились. Практически не на жизнь, а насмерть. Ведь бумажная кукла была не так просто, что пошёл и купил. Когда теперь её в следующий раз напечатают в журнале? И подарят ли когда-нибудь заветный чудо-набор, неизвестно.
Потом помирились, конечно. Сели играть в дом с куклами не бумажными, а живыми. У Инки был потрясающий комплект кукольного постельного белья - сиреневый и в крупных цветах, с одеялом в пододеяльнике и подушкой в наволочке. И были у нас, кроме больших кукол, три ценных пупса: первый весь монолитный; второй с руками на резинке и неподвижными ногами, а третий, самый главный, подвижный весь, и даже в чепчике.
А бумажные куклы были совсем другой игрой, больше внутри, чем снаружи. Упоение заключалось не в сюжете, а в наряде. Кукольные гардеробы обновлялись с космической скоростью и разрастались до чудовищных размеров. Мы придумывали всё новые и новые платья и костюмы, и даже ботинки. Мы раскрашивали их всеми доступными карандашами и фломастерами, и я очень часто попадала в число тех растяп, которые, увлёкшись процессом, забывали про важные цеплялки, которые держали одежду на бумажном кукольном теле. А уже всё, уже вырезала.
И горе такое же сильное, как в прошлый раз, когда сооружала новые кривые брюки не для бумажной куклы, а для живой, и, конечно же, забыла оставить припуски на швы... И частенько со мной вот так, и до сих пор в некоторых жизненных сферах.
Но зато и помню крепко. Помню, как надевается бумажная шапочка на бумажную голову, как трудно вырезается шаблон. Теперь осталось запомнить как следует, что про бумажных кукол я написала здесь, на шестьсот девяносто восьмой странице, но не смяла их, не выбросила. Поэтому если они появятся как ни в чём не бывало через триста страниц, можно смело констатировать: не получился из меня никакой Александр Дюма.
"Вот так прославленный Дюма!" - думала я неодобрительно в отрочестве и юности. У меня в то время было две общих, густо исписанных тетради плохих стихов и килограмма два-три чудовищной прозы. Всё глубоко выстраданное, хранимое памятью в мельчайших подробностях. Никак иначе и быть не может, и не должно, и это моё окончательное мнение, на всю жизнь!
А теперь мне бы и самой не помешало мять и выбрасывать. Сколько раз, глядя в название давнего рассказа, я не могла вспомнить, о чём он. Сколько раз, приступая к новому, боялась воскресить отравленного маркиза, не узнавала саму себя. Александр Дюма придумал очень удобный для работы метод, душевные порывы тоже нуждаются в систематизации. Но мне нужно изобрести что-то другое, для меня бумажная кукла - персонаж, который уничтожить нельзя.
Мои руки до сих пор помнят, как трудно вырезать шаблон, наклеенный для крепости на картон, так, чтобы получилось аккуратно. Как надевается бумажная шапочка на бумажную голову, как держится она на двух специально загнутых внутрь цеплялках. Набор "Одень Машу" был подарком желанным и очень ценным. Машу брали друг у друга, чтобы перевести по контуру, и платья Маши брали, и красивое осеннее пальто, и весёлые брючки. Одевали свою Машу с упоением.
Бумажные куклы активно участвовали в нашей непростой жизни. Я до сих пор помню, как драматично поссорилась однажды с лучшей дошкольной подругой Инкой. У нас были одинаковые бумажные куклы, вырезанные из одинаковых журналов, которые нам одинаково выписывали родители. Мы тогда решили сделать нашим куклам новые модные стрижки. Начали с моей, и я была мастером, а Инка потом ещё подровняла, со своей точки зрения. В результате голова моей куклы стала совсем маленькой, неровной и глупой, а про свою Инка заявила, что передумала делать стрижку. Ах, так!
Очень крупно мы тогда поссорились. Практически не на жизнь, а насмерть. Ведь бумажная кукла была не так просто, что пошёл и купил. Когда теперь её в следующий раз напечатают в журнале? И подарят ли когда-нибудь заветный чудо-набор, неизвестно.
Потом помирились, конечно. Сели играть в дом с куклами не бумажными, а живыми. У Инки был потрясающий комплект кукольного постельного белья - сиреневый и в крупных цветах, с одеялом в пододеяльнике и подушкой в наволочке. И были у нас, кроме больших кукол, три ценных пупса: первый весь монолитный; второй с руками на резинке и неподвижными ногами, а третий, самый главный, подвижный весь, и даже в чепчике.
А бумажные куклы были совсем другой игрой, больше внутри, чем снаружи. Упоение заключалось не в сюжете, а в наряде. Кукольные гардеробы обновлялись с космической скоростью и разрастались до чудовищных размеров. Мы придумывали всё новые и новые платья и костюмы, и даже ботинки. Мы раскрашивали их всеми доступными карандашами и фломастерами, и я очень часто попадала в число тех растяп, которые, увлёкшись процессом, забывали про важные цеплялки, которые держали одежду на бумажном кукольном теле. А уже всё, уже вырезала.
И горе такое же сильное, как в прошлый раз, когда сооружала новые кривые брюки не для бумажной куклы, а для живой, и, конечно же, забыла оставить припуски на швы... И частенько со мной вот так, и до сих пор в некоторых жизненных сферах.
Но зато и помню крепко. Помню, как надевается бумажная шапочка на бумажную голову, как трудно вырезается шаблон. Теперь осталось запомнить как следует, что про бумажных кукол я написала здесь, на шестьсот девяносто восьмой странице, но не смяла их, не выбросила. Поэтому если они появятся как ни в чём не бывало через триста страниц, можно смело констатировать: не получился из меня никакой Александр Дюма.
Комментариев нет:
Отправить комментарий