Параллельный цирк

   В четвёртом классе учительница литературы велела нам завести читательские дневники и регулярно заполнять их на оценку: название-автор-краткое содержание. "Буквально три-четыре предложения! - громко и чётко выговаривала учительница, чтобы дошло до самой последней парты и до самого последнего двоечника. - Самую суть! Своими словами! Не надо мне переписывать всю книгу."
   Страшной обузой были эти читательские дневники. Мне и сейчас невозможно пересказать своими словами в трёх-четырёх предложениях, но в десять лет приходилось выкручиваться и вечером накануне внеклассного чтения выжимать из себя с тоской и отвращением самую суть. И при этом стараться, чтобы суть была максимально абстрактной, моих личных чувств не выражающей.
   Поэтому когда дело дошло до рассказа Виктора Драгунского "Девочка на шаре", я написала в графе краткого содержания максимально крупным почерком, чтобы соблюсти хотя бы объём: "Рассказ про то, как Денис увидел в цирке девочку на шаре". Зверь именуемый кот. Ходжа Насреддин меня бы похвалил, но учительница литературы подчеркнула красным. А это была, между прочим, самая что ни на есть суть. Потому что Денис увидел. Девочку. В цирке. А всё остальное не для читательского школьного дневника, извините.
   Если бы Виктор Драгунский написал только один Денискин рассказ, только "Девочку на шаре", он уже мог бы считаться выдающимся писателем нашего времени. Не все так умеют -  уложить историю преображения героя в пять минут чтения, и в конце оставить читателя с вопросом.
   Цирк - вполне подходящее место для душевной акробатики. Параллельный мир, таинственное пространство, в которое мы, простые смертные, можем войти не дальше своего места в зрительном зале. Однажды в детстве меня поразило словосочетание "работать номер", "работать без страховки". Где же работа, когда там сплошное парение под куполом, лёгкость, блеск, улыбки и рыжий падучий клоун?
   Постепенно я стала догадываться, что шапито - это повозка полная не только смеха, но и боли, и пота, и все известные мне истории про цирк, как на подбор, были грустные - "Каштанка", "Белый пудель", "Гуттаперчивый мальчик" - а то и вовсе страшные, как Гуимплен. И в какой-то момент стало ясно, что нет принципиальной разницы между сто лет назад и сейчас - в тот момент, когда у меня впервые похолодели ладони под барабанный треск, означающий опасный номер.
   Да, цирк - это отличное место для взросления души. Потому взрослые и не смеются над клоунами. В цирке даже такой тонкий лирический мальчик, как Денис Кораблёв, хохочет до изнеможения, когда мяч попал в причёску красивой тётеньки - умора, правда? Но вот появилась девочка. Фея таинственного шара, который катится послушно под её лёгкими шагами не только прямо по арене, и назад, и влево, но и в глубине чьего-то поражённого сердца во втором ряду.
   " И тут ещё потушили свет, и оказалось, что девочка вдобавок умеет светиться в темноте, и она медленно плыла по кругу, и светилась, и звенела, и это было удивительно, - я за всю свою жизнь не видел ничего такого подобного."
   А потом объявят антракт, и все побегут пить ситро, и только ты один пойдёшь к таинственной занавеске ждать - вдруг она выйдет? Не вышла. Так тоже бывает. Чаще всего бывает именно так. И не надо никакого чихающего и кукарекающего клоуна. И не напишешь о таком в читательском дневнике.
   И пообещает папа, что в следующее воскресенье пойдём туда вместе, обязательно. И мы не пойдём. Ну, это все знают и до сих пор помнят, не стоит объяснять. А ещё в следующее воскресенье будет поздно. Она уехала вчера во Владивосток. На край земли, в самый дальний от Москвы город. Не хочется что-то смотреть на львов, пойдём домой, папа.
   "Контролёрша засмеялась. Но мы подошли к гардеробу, и я протянул номер, и мы оделись и вышли из цирка. Мы пошли по бульвару и шли так довольно долго, потом я сказал:
- Владивосток - это на самом конце карты. Туда, если поездом, целый месяц проедешь…
Папа молчал. Ему, видно, было не до меня. Мы прошли ещё немного, и я вдруг вспомнил про самолёты и сказал:
- А на «ТУ-104» за три часа - и там!
Но папа всё равно не ответил. Он крепко держал меня за руку. Когда мы вышли на улицу Горького, он сказал:
- Зайдем в кафе-мороженое. Смутузим по две порции, а?
Я сказал:
- Не хочется что-то, папа.
- Там подают воду, называется «Кахетинская». Нигде в мире не пил лучшей воды.
Я сказал:
- Не хочется, папа."
   И даже не обидно, что контролёрша засмеялась в такой момент. Ведь не до неё, совсем не до неё. И на какую улицу они могли ещё выйти, когда так горько на душе, что не нужно никакого сладкого мороженого?
   "Он не стал меня уговаривать. Он прибавил шагу и крепко сжал мою руку. Мне стало даже больно. Он шёл очень быстро, и я еле-еле поспевал за ним. Отчего он шёл так быстро? Почему он не разговаривал со мной? Мне захотелось на него взглянуть. Я поднял голову. У него было очень серьёзное и грустное лицо."
   Почему он не разговаривал со мной? О чём думал? О том, как тоже опоздал однажды на один день? О том, что можно было успеть, если бы?.. Что разучился считать, сколько будет поездом до края земли, а сколько самолётом...неважно сколько? Что только моментально повзрослевшие дети верят в "ТУ-104" и волшебное вращение земного шара, а у настоящих взрослых чаще всего выходит, как в другом рассказе другого мастера, Василия Шукшина, "Чередниченко и цирк"?
   Что вся наша жизнь есть параллельный цирк, в который не пускаем никого дальше законного места в третьем или семнадцатом ряду. И на глазах почтеннейшей публики работаем без страховки.