В букинисте

   Люблю букинистические магазины за то, что их почти не осталось в природе. За груду книг прямо на улице, у входа - просто бери и читай, стоя под снегом, превращайся в памятник Последнему Читателю. А если нет сил оторваться, уноси домой, никто и слова не скажет.
   Я люблю букинист за то, что окажусь в нём среди бела дня единственной посетительницей. Потом зайдёт ещё человек, задаст продавцу начитанный мудрёный вопрос. "К сожалению, у нас такого нет", - ответит продавец, интеллигентный и колоритный - в очках, бороде и пёстром свитере.
   А как он помнит, что нет? Он знает наизусть все эти битком набитые полки, держит в уме весь этот старомодный хаос? Ориентируется в бесформенном нагромождении томиков и томов? Конечно, ведь он профессионал. Он все книги на свете прочитал. Поэтому и не донимает редких посетителей вопросом: "Что вас интересует? Вам что-то подсказать?" Хоть сто лет перебирай в одиночестве эти пахнущие районной детской библиотекой развалы, броди в узких проходах, вставай на цыпочки, пытаясь рассмотреть самые верхние названия - продавцу и дела нет. Он уходит куда-то в дальний угол, за свой уютный обжитой стол, и - пропал, и тишина.

   Продавец и не заметит в случае чего коварного книжного воришку. Но воришки сюда не заходят. Разве что безумный какой, всю жизнь мечтавший о синем томе "Поэтов-радищевцев", а денег нет, и мочи нет. И книга потрёпана. Значит, читали её многие. И "Поэтов-демократов 1870-1880-х годов" открывали неоднократно. Кто они, эти таинственные и неизвестные? Я не узнаю про вас никогда.

   Букинистический магазин - тихий концентрат прошлого, перевёрнутый мир. Не так давно над этими собраниями сочинений дрожали, ходили за ними в ночь с номером, написанным на руке, гордо ставили приобретение в застеклённый шкаф, за которым тоже ходили в ночь с номером... А теперь выбирай любого - хоть Чехова, хоть Джерома К. Джерома. Уж они бы показали чудеса, исполнили любые желания: "Что, новый хозяин, надо?" Но никто не приходит и не забирает. Хоть бы безразмерного Босха кто-нибудь усыновил, хоть Третьяковскую галерею почти даром. Но лишь тишина раздаётся в ответ.

   Никто не придёт и не полюбит снова "Ежегодник кино 1956" с трогательной дарственной надписью чернилами, выведенной таинственным И.

   А "Сопромат" этот через какие только студенческие руки не прошёл - не выспавшиеся, дрожащие от волнения, счастливые, счастливые... От земли до неба, от пола до потолка.

   Вот книга для чтения за третий класс, помню её. Вот "Библиотека пионера", помню... Покрутила в руках, полистала добротный жёлтый том таджикского эпоса.

   Чуть не купила даже зачем-то, теперь ведь таких нет. Потом передумала, призвала себя к осмысленным поступкам и пошла домой. И продавец опять один остался в букинисте.