В бесплатной букинистической груде моя дочь произвела ценные раскопки: нашла маленькую (размером с ладонь) книгу 1969 года с тончайшими папиросными страницами, с буквами на обложке A/P, что в переводе с латиницы означает Александр Пушкин.
Книга была напечатана в Бухаресте и содержала избранные стихи, с параллельным переводом на румынский. Почему именно румынский? Сама не знаю. Может быть, в благодарность за строчку "Цыгане шумною толпой по Бессарабии кочуют"? Я бы Пушкину не то что за каждую строчку, я бы его за каждое слово благодарила, и не миниатюрным изданием, а подарочным. А за эпиграфы - отдельное собрание сочинений в кожаном переплёте.
В детстве меня поражало звучное слово Бессарабия. Казалось, что оно связано с арабскими бесами - что-то такое тёмное, таинственное; кто их знает, пень иль волк? И Пушкин, как обычно, всегда при чём, даже при арабах.
В самом конце ноября, когда в городе мчатся без перерыва рой за роем, всегда усиливаясь к вечеру (беда, барин, буран), Пушкин особенно необходим и осязаем. И так хорошо знать, так приятно помнить о билете в большой зал филармонии на художественное чтение "Пиковой дамы" в исполнении Евгения Князева - народного артиста и актёра театра имена Вахтангова. Хорошо идти к семи часам по самой главной улице, освещённой огнями, с преобладанием чередующегося красного и зелёного; знать, что у меня есть подруга со студенческих лет, которая тоже не может пройти мимо Пушкина в нашем городе (она-то про "Пиковую даму" в конце ноября и узнала, и сразу же мне рассказала). Хорошо предвкушать, что вот сейчас мы займём свои места в четвёртом ряду, и погаснет свет, и на сцену выйдет артист. Он будет произносить слова художественно, а я в это время буду произносить про себя, просто.
"Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова. Долгая зимняя ночь прошла незаметно; сели ужинать в пятом часу утра. Те, которые остались в выигрыше, ели с большим аппетитом, прочие, в рассеянности, сидели перед пустыми своими приборами. Но шампанское явилось, разговор оживился, и все приняли в нём участие.
- Что ты сделал, Сурин? - спросил хозяин."
Волшебная проза, недосягаемая.
Свет погас, артист Князев в великолепном малиновом жилете явился, как шампанское.
"- Как? что? - закричали гости.
- Не могу постигнуть, - продолжал Томский, - каким образом бабушка моя не понтирует!
- Да что ж тут удивительного, - сказал Нарумов, - что осьмидесятилетняя старуха не понтирует?
- Так вы ничего про неё не знаете?
- Нет! право, ничего!
- О, так послушайте."
Старая школа, безупречная дикция, никаких излишеств. Да, что же тут удивительного?
Удивительное и ужасное началось сразу после рассказа о графе Сен-Жермене. Я почувствовала, что засыпаю, прямо сейчас, на этом самом месте. Прямо при Пушкине! Не так засыпаю, как на скучной лекции, когда можно встряхнуться, собраться, усилием воли настроиться и заставить себя слушать, а так, как будто у меня воли вовсе нет, будто меня гипнотизируют, а я поддаюсь. Прямо посреди "Пиковой дамы", которую я знаю наизусть - читаной-перечитанной, смореной-пересмо...
Художественное чтение было прекрасным, завораживающим; жалко и минуту пропустить. Я пробовала менять положение тела в кресле, посылала мозгу строгие и отчаянные импульсы, я даже ущипнула себя несколько раз. Но все средства не очень помогали. А между тем моя подруга Ира, казалось, внимала чарующему пушкинскому слову спокойно и непринуждённо. Мне хотелось равняться на неё изо всех сил, но у меня не получалось.
Только каким-то чудом мне удалось не уснуть, но и окончательной явью то своё состояние я бы тоже не назвала. Странное что-то. В поле бес нас водит, видно, и кружит по сторонам... Арабский бес... Цыгане шумною толпою... Три карты...
Может быть, именно в конце ноября "Пиковая дама" приобретает особые свойства?
В самом финале Александр Сергеевич смилостивился, морок отвёл, напомнил, что:
"Германн сошёл с ума. Он сидит в Обуховской больнице в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: «Тройка, семёрка, туз! Тройка, семёрка, дама!..»
- Меня прямо холодом пробрало! - призналась моя подруга Ира, когда мы стояли в гардеробной очереди.
Вот так и надо! А я представляешь... Я почти всю дорогу думала о том, как бы мне не заснуть. Ну не позор ли?
- Я не только думала, я несколько раз даже заснула! - сказала подруга дней моих студенческих. - Просто гипноз какой-то. Неспроста Князев играл в кино Мессинга.
О, нет! Совсем неспроста. Но и Пушкин тоже неспроста. Не зря в тот вечер так мчались навстречу мне рой за роем последние ноябрьские бесы.
Книга была напечатана в Бухаресте и содержала избранные стихи, с параллельным переводом на румынский. Почему именно румынский? Сама не знаю. Может быть, в благодарность за строчку "Цыгане шумною толпой по Бессарабии кочуют"? Я бы Пушкину не то что за каждую строчку, я бы его за каждое слово благодарила, и не миниатюрным изданием, а подарочным. А за эпиграфы - отдельное собрание сочинений в кожаном переплёте.
В детстве меня поражало звучное слово Бессарабия. Казалось, что оно связано с арабскими бесами - что-то такое тёмное, таинственное; кто их знает, пень иль волк? И Пушкин, как обычно, всегда при чём, даже при арабах.
В самом конце ноября, когда в городе мчатся без перерыва рой за роем, всегда усиливаясь к вечеру (беда, барин, буран), Пушкин особенно необходим и осязаем. И так хорошо знать, так приятно помнить о билете в большой зал филармонии на художественное чтение "Пиковой дамы" в исполнении Евгения Князева - народного артиста и актёра театра имена Вахтангова. Хорошо идти к семи часам по самой главной улице, освещённой огнями, с преобладанием чередующегося красного и зелёного; знать, что у меня есть подруга со студенческих лет, которая тоже не может пройти мимо Пушкина в нашем городе (она-то про "Пиковую даму" в конце ноября и узнала, и сразу же мне рассказала). Хорошо предвкушать, что вот сейчас мы займём свои места в четвёртом ряду, и погаснет свет, и на сцену выйдет артист. Он будет произносить слова художественно, а я в это время буду произносить про себя, просто.
"Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова. Долгая зимняя ночь прошла незаметно; сели ужинать в пятом часу утра. Те, которые остались в выигрыше, ели с большим аппетитом, прочие, в рассеянности, сидели перед пустыми своими приборами. Но шампанское явилось, разговор оживился, и все приняли в нём участие.
- Что ты сделал, Сурин? - спросил хозяин."
Волшебная проза, недосягаемая.
Свет погас, артист Князев в великолепном малиновом жилете явился, как шампанское.
"- Как? что? - закричали гости.
- Не могу постигнуть, - продолжал Томский, - каким образом бабушка моя не понтирует!
- Да что ж тут удивительного, - сказал Нарумов, - что осьмидесятилетняя старуха не понтирует?
- Так вы ничего про неё не знаете?
- Нет! право, ничего!
- О, так послушайте."
Старая школа, безупречная дикция, никаких излишеств. Да, что же тут удивительного?
Удивительное и ужасное началось сразу после рассказа о графе Сен-Жермене. Я почувствовала, что засыпаю, прямо сейчас, на этом самом месте. Прямо при Пушкине! Не так засыпаю, как на скучной лекции, когда можно встряхнуться, собраться, усилием воли настроиться и заставить себя слушать, а так, как будто у меня воли вовсе нет, будто меня гипнотизируют, а я поддаюсь. Прямо посреди "Пиковой дамы", которую я знаю наизусть - читаной-перечитанной, смореной-пересмо...
Художественное чтение было прекрасным, завораживающим; жалко и минуту пропустить. Я пробовала менять положение тела в кресле, посылала мозгу строгие и отчаянные импульсы, я даже ущипнула себя несколько раз. Но все средства не очень помогали. А между тем моя подруга Ира, казалось, внимала чарующему пушкинскому слову спокойно и непринуждённо. Мне хотелось равняться на неё изо всех сил, но у меня не получалось.
Только каким-то чудом мне удалось не уснуть, но и окончательной явью то своё состояние я бы тоже не назвала. Странное что-то. В поле бес нас водит, видно, и кружит по сторонам... Арабский бес... Цыгане шумною толпою... Три карты...
Может быть, именно в конце ноября "Пиковая дама" приобретает особые свойства?
В самом финале Александр Сергеевич смилостивился, морок отвёл, напомнил, что:
"Германн сошёл с ума. Он сидит в Обуховской больнице в 17-м нумере, не отвечает ни на какие вопросы и бормочет необыкновенно скоро: «Тройка, семёрка, туз! Тройка, семёрка, дама!..»
- Меня прямо холодом пробрало! - призналась моя подруга Ира, когда мы стояли в гардеробной очереди.
Вот так и надо! А я представляешь... Я почти всю дорогу думала о том, как бы мне не заснуть. Ну не позор ли?
- Я не только думала, я несколько раз даже заснула! - сказала подруга дней моих студенческих. - Просто гипноз какой-то. Неспроста Князев играл в кино Мессинга.
О, нет! Совсем неспроста. Но и Пушкин тоже неспроста. Не зря в тот вечер так мчались навстречу мне рой за роем последние ноябрьские бесы.
Комментариев нет:
Отправить комментарий