Я никогда не убираю далеко на полку книгу Юрия Коваля - ту, в которой "Полынные сказки" и "Чистый дор": а вдруг неожиданно захочется почитать, в любое время года?
Увидев на дереве первый красный лист, я вспомнила про точно такой же в книге, только последний, только кленовый.
"Всё лето провалялся в чулане ящик с красками, паутиной оброс.
Но когда наступила осень - вспыхнула по опушкам рябина и налился медью кленовый лист, - я этот ящик достал, закинул на плечо и побежал в лес.
На опушке остановился, глянул вокруг - и горячими показались гроздья рябин. Красный цвет бил в глаза. А дрозды, перелетавшие в рябинах, тоже казались тяжёлыми, красными.
Так я и стал рисовать: рябины и в них перелетают красные тяжёлые дрозды.
Но рисунок не заладился. Горел-полыхал осенний лес, багряные круги плыли перед глазами. Так было красно, будто выступила из земли кровь. А на рисунке всё оставалось бледным и сумрачным."
Красного у нас ещё не так много, и без дроздов. И нет у меня ящика с красками, хоть бы даже и в паутине. И самый верный способ сохранить на память первый красный лист - навести на него камеру телефона - и... Нет, не выходит, не живо.
В том рассказе Юрия Коваля участвует дядя Зуй - мой любимый персонаж. Настоящий природный человек, которому подвластен высший картофельный смысл, и кепка у него с карасями. У него в кармане имеется соль в тряпочке, на все случай жизни. Вдруг суп у хозяйки окажется несолёный, не говорить же ей об этом, не расстраивать; нужно взять щепотью и тихонько поправить дело.
Дядя Зуй мне нравится, он очень хороший.
"- Ты что это? - услышал я за спиной. - Никак, сымаешь?
Оглянулся: дядя Зуй идёт опушкой, в руках ведро с опятами.
- Снимают, Зуюшко, из фотоаппарата. А я рисую.
- Какой молодец-то! - сказал дядя Зуй. - Ну сымай, сымай!
Ушёл дядя Зуй, а я дальше стал рисовать, но бледным и робким выходил мой рисунок. А вокруг рябины и дрозды полыхали!
«Нет, - думаю, - рисовать не моё дело. Возьму лучше завтра ружьё - и…»
А у меня и сымать толком не выходит - бледно, робко... Видать, не моё это дело. Возьму лучше завтра ружьё - и...
Только не было у меня никогда никакого ружья, как не было ящика с красками. Была только пара слов, на которую хотелось налепить этот первый последний красный лист. Чтобы потом, зимой, явился ко мне мысленный или душевный дядя Зуй - хороший, природный, не обижающий. И соль будет у него в тряпочке про запас - на случай, если вдруг суп вышел не тот. Но лист среди моих слов он узнает. Должен узнать.
"Выпил дядя Зуй стакан чаю, другой палил и снова па рисунок посмотрел.
- Да, - сказал он, - самый лучший лес - осенний.
- Верно, - сказал я. - Что может быть лучше?
- Ещё бы! Идёшь, а под ногами листья шуршат. Что же может быть лучше?
«Ну что же может быть лучше? - думал я. - Что может быть лучше осеннего леса? Разве только весенний…»
Но осенний мне нравится больше всех.
Увидев на дереве первый красный лист, я вспомнила про точно такой же в книге, только последний, только кленовый.
"Всё лето провалялся в чулане ящик с красками, паутиной оброс.
Но когда наступила осень - вспыхнула по опушкам рябина и налился медью кленовый лист, - я этот ящик достал, закинул на плечо и побежал в лес.
На опушке остановился, глянул вокруг - и горячими показались гроздья рябин. Красный цвет бил в глаза. А дрозды, перелетавшие в рябинах, тоже казались тяжёлыми, красными.
Так я и стал рисовать: рябины и в них перелетают красные тяжёлые дрозды.
Но рисунок не заладился. Горел-полыхал осенний лес, багряные круги плыли перед глазами. Так было красно, будто выступила из земли кровь. А на рисунке всё оставалось бледным и сумрачным."
Красного у нас ещё не так много, и без дроздов. И нет у меня ящика с красками, хоть бы даже и в паутине. И самый верный способ сохранить на память первый красный лист - навести на него камеру телефона - и... Нет, не выходит, не живо.
В том рассказе Юрия Коваля участвует дядя Зуй - мой любимый персонаж. Настоящий природный человек, которому подвластен высший картофельный смысл, и кепка у него с карасями. У него в кармане имеется соль в тряпочке, на все случай жизни. Вдруг суп у хозяйки окажется несолёный, не говорить же ей об этом, не расстраивать; нужно взять щепотью и тихонько поправить дело.
Дядя Зуй мне нравится, он очень хороший.
"- Ты что это? - услышал я за спиной. - Никак, сымаешь?
Оглянулся: дядя Зуй идёт опушкой, в руках ведро с опятами.
- Снимают, Зуюшко, из фотоаппарата. А я рисую.
- Какой молодец-то! - сказал дядя Зуй. - Ну сымай, сымай!
Ушёл дядя Зуй, а я дальше стал рисовать, но бледным и робким выходил мой рисунок. А вокруг рябины и дрозды полыхали!
«Нет, - думаю, - рисовать не моё дело. Возьму лучше завтра ружьё - и…»
А у меня и сымать толком не выходит - бледно, робко... Видать, не моё это дело. Возьму лучше завтра ружьё - и...
Только не было у меня никогда никакого ружья, как не было ящика с красками. Была только пара слов, на которую хотелось налепить этот первый последний красный лист. Чтобы потом, зимой, явился ко мне мысленный или душевный дядя Зуй - хороший, природный, не обижающий. И соль будет у него в тряпочке про запас - на случай, если вдруг суп вышел не тот. Но лист среди моих слов он узнает. Должен узнать.
"Выпил дядя Зуй стакан чаю, другой палил и снова па рисунок посмотрел.
- Да, - сказал он, - самый лучший лес - осенний.
- Верно, - сказал я. - Что может быть лучше?
- Ещё бы! Идёшь, а под ногами листья шуршат. Что же может быть лучше?
«Ну что же может быть лучше? - думал я. - Что может быть лучше осеннего леса? Разве только весенний…»
Но осенний мне нравится больше всех.
Ирина, спасибо! Хорошо Коваля вот так встретить, как кленовый лист красный, и рябину, и добрые осенние слова.
ОтветитьУдалитьКатя, а ещё хорошо встретить того, кто тоже любит и ценит Коваля! Его незаслуженно мало теперь читают.
Удалитьох уж эти рассказы Юрия Коваля! дядя Зуй, внучка егошняя Нюрка... Над рассказом про клеенку плакала чуть ли не во взрослом возрасте.
ОтветитьУдалитьКстати, ребенок книжками Коваля тоже очень проникся
Я как раз после рассказа про клеёнку дядю Зуя особенно полюбила, настоящий он. А ещё из Коваля часто перечитываю "Опасайтесь лысых и усатых"; "Красная сосна" пробирает до глубины души. И так прекрасно, когда дети читают Коваля, в наше время его можно прописывать, как целительное средство.
Удалить