Сентиментальный рассказ

   Школьный двор был такой маленький, что выпускнику с первоклассницей на плече и разогнаться толком негде. Или теперь другие времена, другие моды, и первоклассниц больше не носят?
   На асфальте несмываемой краской были начертаны номера и буквы классов; я невольно отыскала взглядом отрезок, обозначенный 1"Б". Сюда через две недели мне смотреть не отрываясь.
 - Плакать будем? - спросила у меня подруга Лена.
Это как получится. Никогда не знаешь заранее, где может настигнуть тебя внезапная сентиментальность. Нам с Леной уже случалось провожать в школу детей, но то были девочки. И так давно, что я ничего не помню, кроме дочкиной малиновой ветровки и круглых ортопедических пупырышек на спинке её рюкзака.
   Игоряну мы взяли рюкзак уже безо всякой ортопедии - максимально простой в употреблении; чтобы всё влезало, но в недрах не терялось. Никогда мне ещё не случалось отправлять в школу мальчика, покупать в составе школьной формы галстук-бабочку. Почему-то именно эта бабочка поражает меня, а не чёрные носки приличной длины, не классические туфли, не отсутствие бантиков на умной голове, которую нужно ещё придумать как подстричь.
Меня поражает бабочка потому, что в ней есть полёт и воля к другому теперь цветку. И ничего нельзя сделать с тем, что я всё больше становлюсь сентиментальной.
   Я знаю, почему в белых рядах парадных рубашек чаще всего отсутствует нужный мне рост 128 сантиметров. Не потому, что весь город поголовно идёт в первый класс, а потому, что другие родители уже не так волнуются - пусть нужные им размеры повисят до тридцатого числа, никуда не денутся. А то и вовсе подойдут ещё прошлогодние.
   Но я-то разве волнуюсь? Чего мне волноваться? Я уже всё знаю, знала и буду знать.
   И моя подруга Лена знает на твёрдую "пятёрку", что нужно обязательно присоединиться к малому количеству желающих привести в порядок классную комнату перед приходом грозной проверяющей комиссии. Вот именно сейчас нужно, потом будет не то. Нужно сейчас, пока все ещё неформальные, летние - включая первую учительницу: пока она ещё не на каблуках, в разноцветной футболке, с простой причёской, и просит лишь об одном: чтобы мамы, которые моют рамы, не выпали из окна.
 - Не волнуйтесь! - бодро отвечают мамы. - Здесь всего второй этаж, а мы у себя дома и с шестого не падаем!
   Соберётся здесь всего человек пять отсилы, и мы откроем для себя нечто новое в этот вечер - между прошлым и будущим, между до и школой.
   Я, пожалуй, займусь любимым делом - буду перебирать книги, стирать пыль со светло-жёлтых полок. Книги стоят плотно, как семечки в созревшем подсолнухе, я узнаю среди них трёхтомник Гайдара - в точности, как у меня дома, и что-то ещё знакомое, и громадный словарь всех слов русского языка, и руководство по адаптации к школе шестилетних детей, написанное педагогом-новатором прошлых лет...
   Моя подруга Лена решительно взяла на себя тумбочку, на которой лежат свёрнутые в трубы наглядные пособия. И там, в дальнем и таинственном углу, в выдвижной секции №3, где не ступала нога комиссии, обнаружила нераспечатанную пачку печенья за 2006 год. Его бы оставить и дальше в тёмном углу, в качестве местного домового "Земляничного". Двенадцати проверкам пустило оно пыль в глаза, притворившись невидимкой, но скрыться от Лены не сумело и было отправлено в мусорное ведро.
   На стене, рядом с падежами и детским докладом о пользе моркови, ещё висела фотография четвёртого класса "Б", который ушёл и не ушёл отсюда...
 - Ну, что? - спросила мама Максима, оттирая от деревянного шкафчика следы скотча. - Как у вас дети настроены?
   Игорян настроен. Он хочет в школу, даже очень, и я не могу понять, в чём здесь подвох. Потому что в школу полагается не хотеть, и я понимаю, почему в неё не хотят, даже очень, но всё-таки прошу тех, кто тоже это понимает, не учить моего сына уму-разуму мудро-злорадными репликами: "Вот начнёшь учиться, и узнаешь, каково это. Увидишь, что тебя ждёт. Посмотрим, надолго ли тебе хватит радости."
 - Макс так удивился, - сказала мама Максима, - что в школе придётся учиться одиннадцать лет. Он думал, что походит в первый класс и снова вернётся в детский сад.
   Кстати, Игорян-то помнит про одиннадцать лет? Не в том ли подвох и причина его радости, что...
 - Игорян, - спросила я вечером. - Ну-ка скажи, сколько лет учатся в школе.
 - Зачем тебе это знать? - удивился Игорян.
 - На всякий случай.
 - Одиннадцать лет! - твёрдо ответил Игорян.
Значит, помнит. Значит, подвох затаился где-то в другом месте.
 - И тебе не надоест?
 - Как может надоесть учиться? - спросил Игорян с таким искренним недоумением, что мне стало стыдно за то, что я школу терпеть не могла. - Как же ещё можно стать учёным?
   Ну, ладно. Молчу, молчу...
Книжные полки я протёрла все, до единой пылинки - пусть приходит комиссия с белым своим носовым платком.
 - У вас именно Артём или Артемий? - спросила моя подруга Лена у мамы, которая здесь не просто мама, но ещё и учительница одного четвёртого класса.
 - Артём, - ответила мама Артёма. - Мы сначала хотели назвать по календарю, но в тот день были именины Иоанна. Поэтому решили Артёмом. Но ещё хотели Арсением.
 - Мы тоже хотели Арсением, но в итоге назвали Артемием, - сказала Лена.
 - А в старших классах Иоанна все стали бы звать царём! - сказала мама Максима.
В маленьких, чисто вымытых партах отражались лампы дневного света. Я заметила, что в каждую парту встроен специальный стаканчик для ручек и карандашей - гениальная мелочь, до которой никто не додумался в мои школьные годы. Ручки и карандаши вечно падали на пол в тишине урока, вызывая сильнейшее раздражение учительницы. Как будто их роняли специально.
   Ещё в моем кабинете начальных классов возле доски стояла специальная скамейка - чтобы дежурный, которому не хватает роста, мог во время перемены стереть всё написанное учительницей. Активнее всех стирать с доски в нашем классе любила самая низкая девочка - Лена Зайцева (тогда все были Лены, Оли, Наташи или Иры, в крайнем случае, Юли). Но даже стоя на на скамейке Лена не могла достать самую высокую строчку и начинала подпрыгивать с тряпкой в руке, за что немедленно получила от мальчиков прозвище - Заяц. Впрочем, характер у маленькой Лены был отнюдь не заячий - лупила она своих обидчиков решительно и смело, после чего снова шла прыгать с тряпкой. Сухой мел сыпался на пол и въедался в пальцы поверх синей пасты шариковых авторучек.
   За грязную доску и немокрую тряпку дежурным всегда попадало. Рисовать на доске мелом просто так, в своё удовольствие запрещалось - не знаю почему (но хотелось очень). А теперь даже скамейки перед доской нет.
 - Теперь доску моет учитель, - объяснила мама Артёма. - Чтобы не эксплуатировать детский труд.
   Я вспомнила, как настойчиво и неутомимо прыгала с тряпкой в руке ответственная и храбрая Лена Зайцева... Но сейчас у детей совсем другие гаджеты, сейчас другие времена и другие моды.
   Напоследок мы расставили в красивом произвольном порядке комнатные растения. Кабинет стоял чистый, зелёный и очень тихий. Дело сделано, и можно уходить.
   На школьном дворе больше не было пусто, там стоял огромный диван. Не чёрный кожаный, в котором отражаются карающие официальные лица, а плюшевый, уютный, мягкий ещё до того, как на него сядешь. Я была так поражена присутствием здесь абсолютно непривычной и нетипичной для школы вещи, что даже не заметила, прошла мимо, состояние дивана: поношенное, на выброс, или, наоборот, новое - которое сейчас внесут с трудом вверх по лестнице и поставят в таком маленьком здании такой большой диван.
   Мне хотелось, чтобы он был новый. Чтобы то, что должно быть мягким, всё-таки было мягким.
   Вечер стоял тёплый и светло-серый. И всем нам предстояло ещё довольно много беззаботных дней августа, в котором будет жара, удачный арбуз, следы сандалий, белое мороженое в вафельном стаканчике, улетевший воздушный шар. Жёлтые листья - не то первые, не то последние; в зависимости от того, с какой стороны смотреть...