Я никогда не видела много ежевики сразу. У нас её продают небольшими коробочками, куда уложены, одна к одной, неправдоподобно красивые, чёрные и блестящие, как свежий излом гудрона, ягоды с тонким винным привкусом и сложным характером.
Куст ежевики колюч, а нежность его ягод невыносима, поэтому съедать их нужно немедленно, никуда не откладывая. И хоть они всегда играют чёрными, но попадаться будут в шахматном порядке: очень сладкая, потом не очень, потом снова очень - пока не покажется дно с маленькой лужей тёмного сока, который если вылить сверху на шарик пломбира, получится ещё лучше, чем в инстаграме.
Закон ежевики в том, что её никогда не бывает много. Впервые мы встретились с ней у переезда, когда мне было лет семь или восемь. К тому времени бабушкина деревня сделалась огромной, гораздо больше двора. Можно было закрыть за собой калитку на крючок, пройти три или четыре дома, за которыми начинаются поля и луга, густо населённые дикими цветами и насекомыми, а потом уйти без оглядки по своей дороге в совсем уж несусветные дали - к железнодорожному переезду. Это было таинственно и притягательно, и немного страшно - как будто кругосветное путешествие. Сейчас я себе представляю, что до переезда было приблизительно пятьсот метров. Пусть семьсот. Но если без оглядки...
В семь лет у меня сердце замирало от такого подвига. Нагретые солнцем шпалы пахли как метро, и такими же чёрными были ягоды, единично растущие на кустах возле самого переезда.
Насыпь в том месте буйно и дико заросла сладким красным клевером, и я видела однажды, как мирно идущая вечером к себе домой корова вдруг забралась на эту насыпь, углубилась носом и ртом в клевер и стала поедать его с такой гулкой и сочной яростью, с такой жадностью, как будто её весь день в стаде не кормили.
И хозяйка коровы - бабушкина ближайшая соседка Аньша, хоть поблизости и не было поездов, не давала наслаждаться и гнала домой. А корова медлила, и старалась ещё хоть пучок клевера напоследок урвать. Потом подчинилась и ушла в даль, жуя на ходу.
А на кустах висело совсем немного чёрных ягод, похожих на малину, но не малина, увесистых и благородных. И пока поблизости не было поездов, очень хотелось их попробовать - ведь я-то не возвращалась из стада, я была сама по себе.
Непосредственная близость железной дороги с самого раннего детства приучила меня смотреть налево, потом направо, потом ещё раз налево: не открыт ли зелёный сигнал? Эта грозная, грохочущая сила, от которой тряслись днём и ночью стены бабушкиного дома, отправляла куда следует бесконечные товарные составы - гружённые лесом и углем платформы, гружённые чем-то замороженным белые рефрижераторы, гружённые чем-то жидким цистерны. Она отправляла то в Адлер, то в Иркутск бледных и бронзовых пассажиров. Она командовала весёлыми электричками, на которых так хотелось уехать домой...
Я знала, что могу легко сотворить чудо с любым приближающимся поездом. Нужно было выйти за ограду на лужайку и махать рукой машинисту: счастливого пути! И машинист тут же коротко нажимал в ответ гудок: вижу, и тебе привет!
Мне очень нравилось проделывать эту штуку, и не было случая, чтобы машинист не отреагировал и не загудел. Это было очень приятно. Наверное, и машинисту было приятно тоже.
Но к ежевике я подходила только тогда, когда на горизонте не было никаких поездов, только неслышно звенели рельсы в вечном августовском зное - много, много тысяч километров, чудо света Транссиб.
Ягоды были такими необыкновенными, что ими хотелось похвалиться. И вот однажды я взяла кружку и ушла за горизонт, к самому переезду, и собрала кружки целую половину, так как закон ежевики - это малая порция. Смотрите, взрослые! Я молодец, правда?
А в это время на бабушкину летнюю кухню пришёл в гости сосед Малышкин. Он жил через забор в доме из белого силикатного кирпича, и я думала, что Малышкин - это меткая деревенская кличка, потому что он был на самом деле маленький, не очень густо волосатый и наполовину беззубый. Но потом выяснилось, что фамилия у него подлинная, просто очень говорящая.
Я не любила, когда в гости приходили соседи. Все они тут же начинали со мной разговаривать, задавать свои вопросы, и все до единого казались мне бесцеремонными. Это я сейчас знаю такое умное слово, а тогда просто чувствовала инстинктивно. Но, конечно, это была не бесцеремонность. Это было мировоззрение, в котором нет места долгой и бессмысленной рефлексии; некогда думать о причинах, мотивах и следствиях, потому что нужно заниматься делами, от которых напрямую зависит твоё существование.
Например, складывать сено в стог или провожать рано утром корову в стадо (мне и тогда нравилось, и теперь очень нравится это уютное, домашнее сочетание: провожать корову), привязывать на лужайке маленького красивого телёнка - почему-то всегда мальчика и всегда Январика, Февралика или Мартика. И в этих действиях не было никакого дополнительного смысла и подтекста или двойного дна: копание картошки подразумевает только копание картошки. А если кто-то ленится, отлынивает или руки кривые - так получай за это глубокую психологическую травму посредством небольшого количества экспрессивной лексики. И если хочешь стать окончательным посмешищем, расскажи всем, насколько она глубокая и психологическая.
Так вот когда я гордо предъявила соседу Малышкину половину кружки ежевики - невыносимое и невыразимое чудо природы из тех дальних далей, где у всех счастливый путь, сосед Малышкин бросил небрежно:
- А что так мало? Это разве ягода? (В деревне никогда не говорят "ягоды", всегда почему-то "ягода".)
А что же это такое? Ведь вот она - чёрная, невинно винная...
Теперь я понимаю презрение соседа Малышкина к моим трудам: он-то небось думал, что я вполне могла бы на утренней зорьке сбегать в ближайший бор и принести оттуда два ведра на всю зиму. Вот это была бы ягода! А так что? Слёзы...
Никто и не заметил, как я пожалела тогда свою малую порцию ежевики.
А потом прошло несколько Январиков, Февраликов и Мартиков, я выросла, переезд стал близок и неинтересен. И незнакомому машинисту электровоза я больше не махала рукой. Не то чтобы я не желала ему больше счастливого пути. Просто неловко стало махать. И вообще... Разве это ягода?
Куст ежевики колюч, а нежность его ягод невыносима, поэтому съедать их нужно немедленно, никуда не откладывая. И хоть они всегда играют чёрными, но попадаться будут в шахматном порядке: очень сладкая, потом не очень, потом снова очень - пока не покажется дно с маленькой лужей тёмного сока, который если вылить сверху на шарик пломбира, получится ещё лучше, чем в инстаграме.
Закон ежевики в том, что её никогда не бывает много. Впервые мы встретились с ней у переезда, когда мне было лет семь или восемь. К тому времени бабушкина деревня сделалась огромной, гораздо больше двора. Можно было закрыть за собой калитку на крючок, пройти три или четыре дома, за которыми начинаются поля и луга, густо населённые дикими цветами и насекомыми, а потом уйти без оглядки по своей дороге в совсем уж несусветные дали - к железнодорожному переезду. Это было таинственно и притягательно, и немного страшно - как будто кругосветное путешествие. Сейчас я себе представляю, что до переезда было приблизительно пятьсот метров. Пусть семьсот. Но если без оглядки...
В семь лет у меня сердце замирало от такого подвига. Нагретые солнцем шпалы пахли как метро, и такими же чёрными были ягоды, единично растущие на кустах возле самого переезда.
Насыпь в том месте буйно и дико заросла сладким красным клевером, и я видела однажды, как мирно идущая вечером к себе домой корова вдруг забралась на эту насыпь, углубилась носом и ртом в клевер и стала поедать его с такой гулкой и сочной яростью, с такой жадностью, как будто её весь день в стаде не кормили.
И хозяйка коровы - бабушкина ближайшая соседка Аньша, хоть поблизости и не было поездов, не давала наслаждаться и гнала домой. А корова медлила, и старалась ещё хоть пучок клевера напоследок урвать. Потом подчинилась и ушла в даль, жуя на ходу.
А на кустах висело совсем немного чёрных ягод, похожих на малину, но не малина, увесистых и благородных. И пока поблизости не было поездов, очень хотелось их попробовать - ведь я-то не возвращалась из стада, я была сама по себе.
Непосредственная близость железной дороги с самого раннего детства приучила меня смотреть налево, потом направо, потом ещё раз налево: не открыт ли зелёный сигнал? Эта грозная, грохочущая сила, от которой тряслись днём и ночью стены бабушкиного дома, отправляла куда следует бесконечные товарные составы - гружённые лесом и углем платформы, гружённые чем-то замороженным белые рефрижераторы, гружённые чем-то жидким цистерны. Она отправляла то в Адлер, то в Иркутск бледных и бронзовых пассажиров. Она командовала весёлыми электричками, на которых так хотелось уехать домой...
Я знала, что могу легко сотворить чудо с любым приближающимся поездом. Нужно было выйти за ограду на лужайку и махать рукой машинисту: счастливого пути! И машинист тут же коротко нажимал в ответ гудок: вижу, и тебе привет!
Мне очень нравилось проделывать эту штуку, и не было случая, чтобы машинист не отреагировал и не загудел. Это было очень приятно. Наверное, и машинисту было приятно тоже.
Но к ежевике я подходила только тогда, когда на горизонте не было никаких поездов, только неслышно звенели рельсы в вечном августовском зное - много, много тысяч километров, чудо света Транссиб.
Ягоды были такими необыкновенными, что ими хотелось похвалиться. И вот однажды я взяла кружку и ушла за горизонт, к самому переезду, и собрала кружки целую половину, так как закон ежевики - это малая порция. Смотрите, взрослые! Я молодец, правда?
А в это время на бабушкину летнюю кухню пришёл в гости сосед Малышкин. Он жил через забор в доме из белого силикатного кирпича, и я думала, что Малышкин - это меткая деревенская кличка, потому что он был на самом деле маленький, не очень густо волосатый и наполовину беззубый. Но потом выяснилось, что фамилия у него подлинная, просто очень говорящая.
Я не любила, когда в гости приходили соседи. Все они тут же начинали со мной разговаривать, задавать свои вопросы, и все до единого казались мне бесцеремонными. Это я сейчас знаю такое умное слово, а тогда просто чувствовала инстинктивно. Но, конечно, это была не бесцеремонность. Это было мировоззрение, в котором нет места долгой и бессмысленной рефлексии; некогда думать о причинах, мотивах и следствиях, потому что нужно заниматься делами, от которых напрямую зависит твоё существование.
Например, складывать сено в стог или провожать рано утром корову в стадо (мне и тогда нравилось, и теперь очень нравится это уютное, домашнее сочетание: провожать корову), привязывать на лужайке маленького красивого телёнка - почему-то всегда мальчика и всегда Январика, Февралика или Мартика. И в этих действиях не было никакого дополнительного смысла и подтекста или двойного дна: копание картошки подразумевает только копание картошки. А если кто-то ленится, отлынивает или руки кривые - так получай за это глубокую психологическую травму посредством небольшого количества экспрессивной лексики. И если хочешь стать окончательным посмешищем, расскажи всем, насколько она глубокая и психологическая.
Так вот когда я гордо предъявила соседу Малышкину половину кружки ежевики - невыносимое и невыразимое чудо природы из тех дальних далей, где у всех счастливый путь, сосед Малышкин бросил небрежно:
- А что так мало? Это разве ягода? (В деревне никогда не говорят "ягоды", всегда почему-то "ягода".)
А что же это такое? Ведь вот она - чёрная, невинно винная...
Теперь я понимаю презрение соседа Малышкина к моим трудам: он-то небось думал, что я вполне могла бы на утренней зорьке сбегать в ближайший бор и принести оттуда два ведра на всю зиму. Вот это была бы ягода! А так что? Слёзы...
Никто и не заметил, как я пожалела тогда свою малую порцию ежевики.
А потом прошло несколько Январиков, Февраликов и Мартиков, я выросла, переезд стал близок и неинтересен. И незнакомому машинисту электровоза я больше не махала рукой. Не то чтобы я не желала ему больше счастливого пути. Просто неловко стало махать. И вообще... Разве это ягода?
На картинке ягода не наша, местная ежевика немного не так выглядит. Приглашаю совершить пешее путешествие вдоль шлюзового канала до маяка. И кружку взять с собой! Конец августа-начало сентября как раз для неё сезон.
ОтветитьУдалитьНадо взять кружку, да побольше! Эта коробочка с Центрального рынка, может, какая-нибудь культурная, а не дикорастущая? Я плохо помню размеры ежевики из детства, но, кажется, она была мельче.
Удалить