Остров Сибирь

   В детстве мне очень нравилась баллада о Робин Гуде, в которой были такие запоминающиеся слова:
                                     Двенадцать месяцев в году,
                                     Двенадцать, так и знай.
                                     Но веселее всех в году
                                     Весенний месяц май.
   Так легко и точно отзывались во мне эти простые строчки: весёлый месяц, лёгкий, свободный. Хоть сию минуту отправляйся в лес плясать возле костра, плести венки из первых трав и вторых цветов, из вечных и бесконечных одуванчиков. И тело твоё ровным счётом ничего не весит, и вьёт себе гнездо среди уютных пушистых веток беззаботная твоя душа...
Весело, ещё веселее! В двенадцать раз веселее прежнего!
 - Я, пожалуй, не буду пока убирать пуховик, - сказала Эвелина. - Может быть, ещё пригодится в июне - на пленэр ходить.
  Правильно мыслишь, стратегически. Время, проведённое за игрой в четвёртых "Героев", не пропало даром. Может, и в июле ещё пригодиться - не для пленэра, а так...
   Окно в доме напротив светится в ночи красивым, меланхолично-поэтическим, марганцовочно сиреневым цветом. Там не спит, томится дачник над своей рассадой. Календарь огородника давно показал уже капустный день, и редисочный, и морковный, и все сроки уже прошли и вышли.
   Земельной жаждою томим влачится за мрачным субботним и воскресном городом дачник. И всякий раз, поминая погоду самого весёлого весеннего месяца, хочет вырвать грешный свой язык, и празднословный и лукавый. Но из песни слова не выкинешь, и прогноз на ближайшие дни пророчествует ночные минусы. Хороший хозяин в такую ночь не выпустит из дома ни капусту, ни редиску. И запасное верблюжье одеяло держит на запасном пути.
   Остров Сибирь встаёт, как заря, во мгле холодной всеми своими таёжными дремучими лесами, мощными полноводными реками и неисчерпаемыми полезными ископаемыми. Везде тепло, кругом тепло, и только у нас - нет. Мы заколдованные, потерпевшие Робинзоны, мы ставим очередную зарубку на сердце: ещё один день дождя.
   Двадцать восемь лет дождя и снега, с перерывом на пятницу. Мы - коллективный Пятачок, выбросивший из своего дупла отчаянное Спаслание в мир: "Спасите! Помогите!" Но никто не приплывёт на помощь в перевёрнутом зонтике, никакая "Мудрость Пуха" не бросит якорь у наших скалистых берегов. Сами будем бороться за своё существование.
 - У меня сегодня целый день такое необъяснимое чувство в левой ноздре, - говорит Игорян.
   Боже мой, Игорян! Почему бы не сказать коротко и ясно: что ты опять где-то простыл; что в весёлом мае началось то же самое, что и в юном месяце апреле. Что за все предыдущие семь лет своей жизни ты не болел столько, сколько за один только последний месяц.
 - У меня как будто увеличился слух у динамика, - говорит Игорян. И я безо всякого простого и ясного понимаю: это заложенное простудой ухо обрело прежние способности.
   А это значит - выздоровление неминуемо. Это значит, нужно пытаться с юмором как-то, невзирая на то, что организм уже не справляется ни физически, ни психически после долгой холодной зимы, перед неизвестно каким летом - то ли зелёным, то ли белым. Но месяцев в году всего двенадцать, и самый весёлый среди них, как ни крути - май.
   И хоть ананасов прогноз не обещает, но редиски дождёмся обязательно. И все мы без исключения на острове родном.