Дойти до зелёной ручки

   Шариковые ручки мне нужны всегда. Потому что я до сих пор пишу на бумаге, потому что нравится. Нравится процесс, нравится мысль, что в том случае, если вдруг исчезнет весь интернет, я буду неуязвима и психически устойчива. Я буду защищена внушительной стопкой своей собственной макулатуры; в ней и останусь. Конечно, всё это параноидальные глупости; куда может исчезнуть интернет?
   Туда же, куда и всё исчезает - пишу я на бумаге. А стержень моей шариковой ручки исписан ровно на половину. В школьные годы, и даже в студенческие, ручки почему-то не так быстро заканчивались; они шли гораздо медленнее, как время.
   Быстро стали исписываться ручки, а сменная не всегда находится под рукой. И тогда я распечатываю набор, подаренный Игоряну для школы (я ему потом другой куплю), я достаю синюю ручку, потом чёрную ручку... Наконец, я дошла до зелёной ручки. А красной я ничего сочинять не могу, красной ручки я боюсь, когда-то она ставила мне сразу две оценки через косую черту - за грамотность и за содержание. И я не понимала, почему за содержание опять "четыре", и никого об этом не спрашивала.
Я дошла до зелёной ручки. А красной я ничего сочинять не могу, боюсь.
 - И не проси, - сказала мне моя дочь. - Я сама уже зелёной ручкой пишу.
На следующий день мы срочно пошли в канцелярский отдел и взяли себе большие шариковые наборы. Я сразу два надёжных набора себе взяла, по восемь штук в каждом.
   Но в канцелярский отдел нельзя прийти просто так и купить необходимое. Нужно заворожённо замереть возле каждой полки по очереди - медленно и вдумчиво перебирать тетради, которых много не бывает; листать записные книжки, которые вообще не нужны; какие-то ежедневники, которыми я не пользовалась никогда в жизни, цветные липучие закладки, стирательные резинки, белоснежные корректоры для неправильных слов...
   Руки сами собой потянулись к большому нежному блокноту, который сразу открылся мне на цитате исторической личности (какой же может быть в наши дни блокнот без цитаты? такие блокноты нужно выбрасывать на помойку).

   Это была такая правда, что я тут же решила купить не очень-то нужный мне блокнот. Картина в музее и есть кто бы то ни было. Она не только слышит, она видит устремлённые на неё камеры телефонов, поток лиц, полных гордого равнодушия, спины тех, кто решил сфотографироваться на фоне вечного и тем самым немного испортил себя. Человек плохо сочетается с вечным, он исписывается слишком скоро, как стержень авторучки - синий, чёрный... Наконец, дойдёт до зелёного, а красный страшно и начинать - он карает, он раздаёт без объяснения оценки за содержание.

   Листы блокнота были туманные и неясные, как самые сокровенные мечты: дом, в котором хочется жить; лодка, в которой хочется плыть; деревья, ещё не ставшие кораблями; корабли, которым снится ветер весны, движение последней древесной крови, щебет чужой невесомой птицы. Были там небеса и скалы, и простые жилые интерьеры, нежные женские лица, гулкие нездешние улицы, подсолнечные солнца.

   Я буду писать прямо поверх этих стульев, этих лиц и мачт, мельниц и городов. Однажды, когда исчезнет весь интернет, я буду смотреть, как глупы мои строчки на фоне этого неясного света, этого туманного мира. Я буду смотреть, как равнодушно они гордятся, как упорно делают вид и стараются что-то понять изо всех сил. Как ничто им не чуждо.
И я купила этот не очень нужный мне блокнот.
   Может, я вовсе никогда не решусь писать поверх стульев, моря, поверх воздушной девушки в белом платье под кружевным зонтом, поверх лодки, в которой хочется плыть. И вместо этого куплю себе какой-нибудь другой ненужный блокнот - когда снова дойду до зелёной ручки.