Миниатюрный Пушкин

   За все мои поездки в Ленинград-Петербург так ни разу и не удалось попасть в Царскосельский лицей - то ремонт, то неприёмный день, то ещё какая-нибудь напасть. Было досадно, но не безнадёжно, потому что в окрестностях Лицея Пушкина тоже хватало. Во-первых, парк, по аллеям которого бродил когда-то смуглый отрок с томиком Парни. Только он бродил бесплатно, а я - строго по входному билету, с криво оторванным боковым словом "Контроль".
   Возле входа в парк торговали белыми птичьими перьями с маленьким чёрным легко узнаваемым профилем. Внутрь пера был вставлен короткий стержень от шариковой ручки. Хочу себе такое перо с профилем, чтобы творить!
   Оказалось, что творить пером невозможно - очень неловко держать такое тонкое в руке, и шариковый стержень оказался не самого лучшего качества. Приличная муза и не посмотрит на такое орудие труда, не явится ни за что. К декоративному перу и муза прилагается такая же - декоративная.
   Я думаю, что никчёмные сувенирные перья были вырваны из неправильной части гуся, или из гуся неправильного возраста. Настоящее пушкинское рабочее перо я видела в музее: обглоданное до основания, очиненное по правилам, оно хранило след гениальной руки. Испачканное теми самыми чернилами, полупрозрачное и удобно, в меру толстое. Да, были гуси в не наше время; не то, что нынешнее племя. Богатыри, а не гуси! Даже не верилось, что простая и глупая дворовая птица может дать такой результат - настолько весомым выглядело подлинное пушкинское перо на фоне моего купленного.
   Грустно мне было стоять рядом с подлинным пером. Вместе с ним в застеклённой музейной витрине лежал курчавый лёгкий русый локон. Тонкий и пушистый. "Никита, воды!" - кричал Пушкин, собираясь на дуэль. И верный дядька Козлов усердно поливал из кувшина эту тридцать лет и три года знакомую ему голову, тяжело и смутно предчувствуя, как срежут с неё локон через два дня - в последний раз и навсегда.
   От моего пера с профилем мне не было так грустно. Мне никак не было. Оно пылилось и бездействовало несколько лет подряд, пока не отправилось однажды в мусорное ведро, вместе с шариковым стержнем, так и не дождавшись явления музы.
   Но Пушкин в окрестностях Лицея не перестал быть. Бронзовый мечтательный вечный юноша на скамейке, неподалёку от которой торговал своим товаром продавец-миниатюрист. В ряд лежали на его столе спичечные коробки, в каждом из которых помещалось целых четыре крошечных книжки, каждая в суперобложке: "Талисман", "Письмо Татьяны к Онегину" (отрывок), "У Лукоморья"... Умиление моё было так велико, что я купила целых два коробка пушкинских сочинений, целых восемь минитомов избранного.

   А напоследок я бесплатно и благоговейно приложилась к окуляру микроскопа, стоявшего тут же. И увидела знакомый с детства профиль на срезе рисового зерна!
   Зерно, к счастью, не продавалось. Но я бы его, конечно, берегла - и от плова, и от каши, и от супа молочного. Безумные порывы прежних дней! Прекрасные порывы!
 - Тебе это нужно? - спросила дочка про спичечный избранный восьмитомник.
Оказывается, все эти годы он, всеми забытый, тихо провёл у неё в комнате, в шкатулке с канцелярскими принадлежностями.
   Пусть будет пока. Я развернула один томик наугад и прочитала миниатюрное, но вечное: "Я Вас любил, любовь ещё, быть может..."
Пусть будет пока. Ты, конечно, не помнишь, как мы их покупали...
 - Конечно, помню! - ответила дочка. - Мы ещё в микроскоп на рисовое зерно тогда смотрели.
   Нет, пусть будут маленькие книжечки. У меня с тех пор ещё прибавилось миниатюрных Пушкиных. Прибавился значок, прибавилась в альбоме марка к 175-летию со дня рождения, с портретом кисти Кипренского (всегда Кипренский!).

   А ещё есть и навсегда останутся те минуты, когда грустила в музее над самыми главными экспонатами. Когда поняла, что никогда и ничего нельзя написать пустым пером.