- Почему прописи Пушкина? - спросила Эвелина. - В них что ли сам Пушкин писал?
На обложке было сказано: новая методика навыков каллиграфии; методика врождённой грамотности; словарные слова. Но этого мало. Сам Пушкин сидел тут же с цилиндром и тростью в руках на скамье Летнего сада, далеко вперёд на аллею выставив длинные нога на ногу в длинных ботинках. В глубь аллеи уходили мраморные статуи: одна из них, женская, кокетливо поддерживала свой хитон; вторая, мужская и хмурая, лицом напоминала первобытного человека... Нет, никому не помешает овладеть навыками каллиграфии по новой методике.
Может быть, Пушкин тоже овладевал настойчиво; раскрывал пропись Пушкина на парте, старался с наклоном и нажимом.
- Пушкин! - говорила строгая учительница. - Возьми перо правильно и прекрати его грызть!
А Пушкин не может не грызть. Он нервничает, он бесится темпераментно, потому что наклон не выходит. Гложет и гложет своё перо до основания. И кляксы у него.
- Пушкин! - делает последнее замечание учительница. - Сколько раз можно повторять: аккуратнее! "Два" тебе, Пушкин!
На другой день Пушкин возьмёт да и забудет пропись дома.
- А голову ты, Пушкин, дома не забыл? - спросит утомлённая учительница.
Но голова у Пушкина такая кудрявая, что забыть её никак невозможно, в отличие от прописи.
- "Два" тебе,Пушкин, за поведение! - объявит учительница приговор. - Завтра в школу с отцом или с дядей!
- А с няней можно? - спросит Пушкин.
- Не паясничай! - окончательно рассердится учительница.
Как ни старался Пушкин, овладеть каллиграфией ему так и не удалось.
На обороте обложки под легко узнаваемым профилем было начертано нечто антипушкинское. Украшенное ошибкой, как уста румяные улыбкой.
Мы все учились понемногу -
Читать, решать, писать и петь.
Но в каллиграфии, однако,
Не довелось мне преуспеть...
...Но если даже после всех примеров
Ваш почерк всё ещё кудряв не в меру,
Советую, друзья, Вам не тужить -
С таким, как у меня, "забором" тоже можно жить.
Да и в науках точных не был я особо даровитым,
Но это мне не помешало стать на весь мир знаменитым.
Дух Александра Сергеевича, приди! Появись, чтобы примерно наказать безвестного автора этих строк. Найти и покарать по закону Парнаса.
- Попса! - сказала справедливая и безжалостная Эвелина. - Для навыков каллиграфии можно было и обычную пропись купить.
Но в том-то и дело, что после обложки начинался уже настоящий Пушкин, которого нужно было аккуратно, точно, близко к тексту обвести пером.
Внизу страницы соловей уж пел в безмолвии ночей, широко раскрывая рот; летела за далью полевой большая грузная пчела, паслись мирные стада (раскрасить цветными ручками).
- А мне нравится! - сказал Игорян. - Мне вообще Пушкин нравится!
Мне вообще тоже. Я даже статую с лицом питекантропа ради него вытерплю.
На другой странице были стихи про лето.
Ох, лето красное! любил бы я тебя,
Когда б не зной, да пыль,
да комары, да мухи.
Картинку внизу раскрасить: дети резвятся в реке, красны девицы пляшут с платочками, Пушкин атакован насекомыми со всех сторон, и он изнемогает. Я бы с удовольствием обвела это стихотворение, я тоже не люблю лето.
А осень тоже люблю: брошенные лодки, багрец и золото, тихая усадьба среди дубров... Звук падающего с дерева листа.
Тоже с удовольствием обведу. И весёлого гуся - обязательно! И торжествующего крестьянина.
Во второй половине прописи были словарные слова - каждое со своей картинкой.
Я знаю их все до единого, и у меня уже есть врождённая грамотность. А вот с каллиграфией в последнее время неважно. Очень захотелось взять твёрдое перо и не торопясь повторить, а потом воспроизвести на белом фоне без подсказок летучую строчку. И если почерк так и останется кудрявым, как никогда не забываемая голова, тужить не буду - как обложка завещала. Перелистну и попробую снова: "Унылая пора! Очей очарованье!", песок, деревня, на цыпочках.
В точных-то науках и я не особенно даровита.
На обложке было сказано: новая методика навыков каллиграфии; методика врождённой грамотности; словарные слова. Но этого мало. Сам Пушкин сидел тут же с цилиндром и тростью в руках на скамье Летнего сада, далеко вперёд на аллею выставив длинные нога на ногу в длинных ботинках. В глубь аллеи уходили мраморные статуи: одна из них, женская, кокетливо поддерживала свой хитон; вторая, мужская и хмурая, лицом напоминала первобытного человека... Нет, никому не помешает овладеть навыками каллиграфии по новой методике.
Может быть, Пушкин тоже овладевал настойчиво; раскрывал пропись Пушкина на парте, старался с наклоном и нажимом.
- Пушкин! - говорила строгая учительница. - Возьми перо правильно и прекрати его грызть!
А Пушкин не может не грызть. Он нервничает, он бесится темпераментно, потому что наклон не выходит. Гложет и гложет своё перо до основания. И кляксы у него.
- Пушкин! - делает последнее замечание учительница. - Сколько раз можно повторять: аккуратнее! "Два" тебе, Пушкин!
На другой день Пушкин возьмёт да и забудет пропись дома.
- А голову ты, Пушкин, дома не забыл? - спросит утомлённая учительница.
Но голова у Пушкина такая кудрявая, что забыть её никак невозможно, в отличие от прописи.
- "Два" тебе,Пушкин, за поведение! - объявит учительница приговор. - Завтра в школу с отцом или с дядей!
- А с няней можно? - спросит Пушкин.
- Не паясничай! - окончательно рассердится учительница.
Как ни старался Пушкин, овладеть каллиграфией ему так и не удалось.
На обороте обложки под легко узнаваемым профилем было начертано нечто антипушкинское. Украшенное ошибкой, как уста румяные улыбкой.
Мы все учились понемногу -
Читать, решать, писать и петь.
Но в каллиграфии, однако,
Не довелось мне преуспеть...
...Но если даже после всех примеров
Ваш почерк всё ещё кудряв не в меру,
Советую, друзья, Вам не тужить -
С таким, как у меня, "забором" тоже можно жить.
Да и в науках точных не был я особо даровитым,
Но это мне не помешало стать на весь мир знаменитым.
Дух Александра Сергеевича, приди! Появись, чтобы примерно наказать безвестного автора этих строк. Найти и покарать по закону Парнаса.
- Попса! - сказала справедливая и безжалостная Эвелина. - Для навыков каллиграфии можно было и обычную пропись купить.
Но в том-то и дело, что после обложки начинался уже настоящий Пушкин, которого нужно было аккуратно, точно, близко к тексту обвести пером.
Внизу страницы соловей уж пел в безмолвии ночей, широко раскрывая рот; летела за далью полевой большая грузная пчела, паслись мирные стада (раскрасить цветными ручками).
- А мне нравится! - сказал Игорян. - Мне вообще Пушкин нравится!
Мне вообще тоже. Я даже статую с лицом питекантропа ради него вытерплю.
На другой странице были стихи про лето.
Ох, лето красное! любил бы я тебя,
Когда б не зной, да пыль,
да комары, да мухи.
Картинку внизу раскрасить: дети резвятся в реке, красны девицы пляшут с платочками, Пушкин атакован насекомыми со всех сторон, и он изнемогает. Я бы с удовольствием обвела это стихотворение, я тоже не люблю лето.
А осень тоже люблю: брошенные лодки, багрец и золото, тихая усадьба среди дубров... Звук падающего с дерева листа.
Тоже с удовольствием обведу. И весёлого гуся - обязательно! И торжествующего крестьянина.
Во второй половине прописи были словарные слова - каждое со своей картинкой.
Я знаю их все до единого, и у меня уже есть врождённая грамотность. А вот с каллиграфией в последнее время неважно. Очень захотелось взять твёрдое перо и не торопясь повторить, а потом воспроизвести на белом фоне без подсказок летучую строчку. И если почерк так и останется кудрявым, как никогда не забываемая голова, тужить не буду - как обложка завещала. Перелистну и попробую снова: "Унылая пора! Очей очарованье!", песок, деревня, на цыпочках.
В точных-то науках и я не особенно даровита.
Комментариев нет:
Отправить комментарий