Норма плюс

   Дочка попросила купить ей чай с бергамотом. Сама я чай не пью уже давно, поэтому выбирала по ключевому слову - увидела надпись "бергамот" и не колебалась. Дело сделано, просьба удовлетворена.
 - О! - сказала Эвелина, распечатав упаковку. - Здесь что-то новое, здесь 25 пакетиков в сашетах.
И правда, пакетики были в сашетах, плюс бергамот.
   Однажды в детстве, в Москве на ВДНХ мне купили восхитительное по вкусу и чудовищное по названию "Пирожное из мороженого". Я неосознанно почувствовала, что сочетание слов здесь кривое, как сарай в заброшенной деревне. Но "пирожное" съела с удовольствием, ещё ничего не зная про рифмы неуместные, рифмы бедные, рифмы ошибочные.
   С тех пор прошло много лет. "Пирожное из мороженого" переименовалось в обыкновенную и вполне благозвучную "Трубочку", но память о нелепом сочетании слов осталась.
   Давно замечено, что русский человек с уважением относится к незнакомым словам, и маркетологи это знают: одно дело купить привычный и скучный чай в пакетиках, и совсем другое - пакетики в сашетах. Вдруг он особенный, вдруг тонизирует до двадцати процентов лучше? Вдруг у него аромат, которого вы достойны? А уж двойное действие у такого чая должно быть наверняка, потому что сашет - это и есть пакетик, мешочек, только по-французски. С сашетом как-то надёжнее, сашет добавляет крепости простому русскому чайному пакету.
   Но не было никакого двойного действия. Просто чай, подтвердила моя дочь. Я бы сказала "нормальный", но стараюсь не употреблять это бессмысленное слово. А когда говорят "норм", мне и вовсе не норм.
   Людей, которые стремятся оградить родной язык от всяких новшеств, называют пуристами. Не могу назвать себя воинствующей пуристкой, хоть мне и грустно бывает порой наблюдать за медленным угасанием русского языка. Отчасти это происходит потому, что его носители из читателей всё больше превращаются в писателей. Становятся не потребителями живого слова, а производителями недоразвитого. Недоразвитое слово постепенно становится нормой, потому что его много. А скоро оно станет нормой плюс.
   Потому что сейчас считается, что писать может каждый - нужно только очень сильно захотеть, а потом прочитать несколько пособий с практическими советами, как быстрее и лучше это можно сделать и продать; усмирить своего внутреннего цензора, убить в себе перфекциониста, убрать из текста всю "воду", писать доступными словами, писать для людей - и всё обязательно получится. Ведь у автора пособия получилось, он так хотел помочь человечеству...
   Надо сказать, что такой подход работает, и уже начинает приносить плоды: тексты современных книг действительно читаются легко и непринуждённо, в них много диалогов, событий, приключений, экспрессии, но при этом почти полностью отсутствуют художественность и стиль. Литература больше не истина, а продукт готовый к употреблению, вирусный контент в соцсетях, бестселлер от популярного блогера.
   Теперь текст можно легко "сбросить" любому френду, и это правильно, потому что написанное постепенно становится бросовым материалом, одноразовым, удовлетворяющим самые поверхностные потребности - коротким, простым, мотивирующим, решающим проблемы по конкретному запросу.
   Ещё десять лет назад я представить себе не могла, что напечатанный текст может называться "пост", а "ключ" - это слово, с умыслом встроенное в пост для того, чтобы подняться в топ.
   Но даже после этого я не пурист. Я просто никогда не употребляю слово "улыбнуло". Но неизменно улыбаюсь, перечитывая бесконечно мудрую книгу Корнея Ивановича Чуковского "Живой как жизнь". Она меня успокаивает, она написана с огромной любовью к языку и тончайшим его пониманием. Она говорит о том, что язык не умрёт никогда, и напоминает, что не я первая в мире печалюсь над словами "лайкни меня" или "скинь мне на мыло".
Нет, говорит Корней Иванович, были и в наше время люди. И какие люди!
   "Анатолий Фёдорович Кони, почётный академик, знаменитый юрист, был, как известно, человеком большой доброты. Он охотно прощал окружающим всякие ошибки и слабости. Но горе было тому, кто, беседуя с ним, искажал или уродовал русский язык. Кони набрасывался на него со страстною ненавистью. Его страсть восхищала меня. И всё же в своей борьбе за чистоту языка он часто хватал через край."
   Кони хватался за сердце, если кто-то вдруг употреблял при нём слово "обязательно" в значении "непременно", а не "любезно, услужливо", как привык академик. Оно разило с не меньшей силой, чем современный призыв "репостнуть на стену".
"Стоило, например, молодому человеку сказать в разговоре, что сейчас ему надо пойти, ну, хотя бы к сапожнику, и старики сердито кричали ему:
 - Не надо, а надобно! Зачем ты коверкаешь русский язык?"
Князю Вяземскому, другу Пушкина, казались низкопробными, уличными слова "бездарный" и "талантливый". Помилуйте, князь, как же так! Да и сам Александр Сергеевич стушевался над переводом простого иноземного слова.
                                 Никто бы в ней найти не мог
                                 Того, что модой самовластной
                                 В высоком лондонском кругу
                                 Зовётся vulgar. Не могу...
                                 Люблю я очень это слово,
                                 Но не могу перевести;
                                 Оно у нас покамест ново,
                                 И вряд ли быть ему в чести...
   Ах, Александр Сергеевич, милый! И гении тоже могут ошибаться, причём весьма жестоко...
Чуковского хочется читать небыстро, и чтобы он никогда не кончался.
"Вот уже лет тридцать в просторечии утвердилось словечко обратно - с безумным значением опять.
   Помню, когда я впервые услышал из уст молодой домработницы, что вчера вечером пёс Бармалей "обратно лаял на Марину и Тату", я подумал, будто Марина и Тата первые залаяли на пса. Но мало-помалу я привык к этой форме и уже ничуть не удивился, когда услыхал, как одна достопочтенная женщина сообщает другой:
 - А Маша обратно родила."
   Вот и всё. И можно не хвататься за сердце, увидев упаковку с чаем в сашетах, а сесть и написать рассказ. Который на самом деле пост, но вряд ли он попадёт в топ, потому что не тот в нём ключ. Потому что нет в нём вовсе никакого ключа.