Не торжествую, а просто радуюсь

- Зима! - крикнул Игорян, не успев толком проснуться.
Какая после этого слова, сказанного с восклицательным знаком на конце, может возникнуть первая непроизвольная ассоциация?
 - Крестьянин торжествуя! - продолжила я, в полном соответствии со школьной программой по литературе, только класс не помню какой.
 - Я ведь не крестьянин, - уточнил Игорян. - И я не торжествую, а просто радуюсь. Потому что зима - это моё самое любимое время года!
 - Холодно же.
 - Зато весело!
За окном на карнизе сидела сплочённая группа голубей. На их лицах я что-то не заметила особой радости.
 - Надо всё вокруг посыпать кормом для птиц, - предложил Игорян. - Тогда, я думаю, точно обрадуются.
Игоряну хотелось, чтобы все радовались, как он. А я, вспомнив о Пушкине, уже не могла остановиться.
   Как раз к началу зимы я получила в подарок Пушкина на ёлочном шаре - задумчивого, туманного и снежного. Игорян попытался сквозь пузатую синюю стенку рассмотреть, что там внутри. А там ничего не было видно, потому что тайна. Весь Пушкин тайна. А его самые лучшие в русской литературе строчки о зиме - и вовсе большой секрет для маленькой компании. Пушистые бразды не пуганого Александром Сергеевичем детского мозга они взрывают наилучшим образом. И летит пушкинская кибитка дальше, не угонишься; и вёрсты полосаты ей попадаются одне. А мы стоим в самом начале своей новой зимы, не крестьяне и не птицы, и так хочется торжествовать. Или просто радоваться.
 - Давай, Игорян, - предложила я, - стихотворение о зиме прочитаем. Пушкинское, хорошее.
Никаких книг мне не нужно, я помню наизусть, навсегда.
                           Зима!.. Крестьянин, торжествуя,
                           На дровнях обновляет путь;
                           Его лошадка, снег почуя,
                           Плетется рысью как-нибудь;
                           Бразды пушистые взрывая,
                           Летит кибитка удалая;
                           Ямщик сидит на облучке
                           В тулупе, в красном кушаке.
                           Вот бегает дворовый мальчик,
                           В салазки жучку посадив,
                           Себя в коня преобразив;
                           Шалун уж заморозил пальчик:
                           Ему и больно и смешно,
                           А мать грозит ему в окно...
   Сначала ничегошеньки не будет понятно. Ничего не разглядеть за пузатой синей стенкой пушкинского шара. Да и сам он уже неясно различим сквозь магический кристалл времени. Но ведь это не значит, что нужно вот так взять и ослепнуть окончательно.
   Дровни - это что такое? Бразды? Кибитка? Облучок? Ямщик? Кушак? Всё можно объяснить, растолковать. И вот уже постепенно проявляется картинка, как в волшебном фонаре - живая, морозная и свежая. И за всем не сразу непонятным обязательно разглядится что-то близкое и родное. Всегда. Таков Пушкин.
 - Зря этот мальчик варежки не надел, - заметил Игорян.- Я никогда палец до боли не замораживал, я всегда в варежках гуляю. А почему он смеётся, я знаю: потому что ему кажется, что он конь. Я же сам конём был.
 - ?
 - Когда снегокат на гору затаскивал, я же в него запрягался! Но я в варежках это делал, поэтому палец не заморозил.
   После Пушкина в этот день хотелось читать только зимнее, смотреть зимние картинки.

   Хорошо, что зима только ещё началась. Можно никуда не торопиться - всё успеем рассмотреть, все непонятные слова объяснить. И даже не обязательно торжествовать, можно просто радоваться.