Лампочка в старом носке

   Теперь мы уже носки не штопаем, и дырок, как правило, не ждём: стал носок старый - сразу и выбрасываем. А носят ли сейчас шерстяные, бабушкой связанные, с нитью из кроличьего пуха, с двумя цветными полосками вокруг щиколотки - носят ли сейчас такие тёплые, толстые, заботливые носки, точно не знаю. Я в детстве свои тёплые белые носила так, что на прочной, предусмотрительно двойной пятке делалась прореха или близкое к ней состояние.
   Очень пламенно носила я бабушкины носки, и все так носили. И, заметив любую неполадку, моя мама брала электрическую лампочку, вкладывала в носок таким образом, чтобы её округлость совпала с продырявленным местом, после чего аккуратно штопала нитками точно в тон. И никакого шва не было заметно, можно носить дальше. Я надевала снова целый носок и удивлялась: куда делась лампочка? почему я её не чувствую?
   Мне казалось, что мама зачем-то зашивает её внутри - наверное, для дополнительного тепла: лампочка там как-то включится (не знаю точно, как именно, но взрослые это умеют), станет светлой, нагреется, и никакие морозы нам вместе будут не страшны.
   Я не понимала, что на круглом просто удобно штопать пятку. И когда дело сделано, мама лампочку убирает, и гореть она не будет уже никогда, потому что у неё внутри навсегда лопнула важная тончайшая нить. И теперь это специальная штопальная лампочка - молчаливая, исполнительная, и никакие мои ноги греть она не собирается.  И никакого таинства здесь нет. Но мне казалось, что есть. В детстве я была полна тайнами.
   Когда мы с родителями садились в поезд, предварительно отправив бабушке телеграмму: "Встречайте такого-то числа", я внимательно смотрела на мелькающие за окном телеграфные столбы и плывущие провода: не скользит ли по ним наша телеграмма? Нет, не скользит. Наверное, она значительно обогнала наш поезд, пока мы двадцать минут стояли в Омске.
   Я была уверена, что если в старом сломанном будильнике покрутить стрелки в обратную сторону, то время пойдёт назад. Только зачем крутить, если каждый день и так бесконечен? И праздника ждёшь-не дождёшься, а он всё не наступает. Скорей бы!
   Мама штопала мои белые тёплые носки длинными-предлинными декабрьскими вечерами, а я в это время вырезала снежинку из салфетки, предчувствовала: какой получится узор, когда разверну? И узор всегда получался разный. Я клеила из разноцветных бумажных колечек длиннющую цепь - невообразимую, рекордную.
   Но вот однажды мой старший брат принёс откуда-то в странной пузатой баночке маленькие цветные кружки и объяснил, что они ему нужны для новогоднего утренника.
   В то время нас разделяла огромная интеллектуальная и социальная пропасть. Мой брат уже учился в школе, в целом втором классе. Но он и так всё знал, поэтому писал на уроках страшно приключенческие книги и сам их иллюстрировал. Сочинял леденящую кровь историю про то, как тираннозавр проглотил матросов, целых двенадцать штук, и они пытались выбраться наружу. После нескольких неудачных попыток они наковыряли жиру со стенок чудовищного желудка и подожгли его. Тираннозавр испугался и стал пить воду из озера... В конце-концов матросы выбрались, все двенадцать целые и невредимые, вместе с капитаном. Мой старший брат знал всё на свете, только физику с анатомией они тогда ещё не проходили.
   Я же в это время прозябала в детском саду и вынуждена была спать днём. Почему-то для меня это был самый главный пункт ненависти: вот кончится детский сад, и я больше никогда-никогда не буду спать днём! Впоследствии, в своей взрослой жизни, я много раз с удовольствием нарушала эту клятву. Но чаще разные обстоятельства не давали мне её нарушить. А хотелось, надо сказать, мучительно.
   "Это конфетти!" - объяснил мне старший брат. А баночку ту я помню до сих пор - маленькая, круглая, из толстого зеленоватого стекла с крупным сетчатым рисунком. Что могли продавать в те времена в такой необыкновенной баночке? Только новогодние чудеса.
   Новое слово мне понравилось, оно было похоже на слово "конфеты". Потом я узнала, что так и есть, связь непосредственная. Когда-то итальянскую карнавальную толпу щедро забрасывали конфетами и засахаренными орешками. Потом, видимо, решили, что забрасывать конфетами чересчур дорого и заменили настоящие сладости кусочками цветной бумаги.
   Кружочки мне тоже понравились - лёгкие, аккуратные, весёлые. И запомнился тот декабрь - мама аккуратно штопает, мой очень взрослый восьмилетний брат принёс мне новое слово, а я тем временем осторожно разворачиваю очередную мягкую снежинку...
   Так он и светит мне никогда не перегорающей лампочкой сквозь все прорехи времени, сквозь его мрак и пух, сыплется яркими щедрыми кружочками на голову и плечи. И только стрелки на будильнике я крутить не пробовала, потому что всё знаю.
   Но мы этого ещё не проходили.