И грустная, и дерзкая...

- Ты знаешь, что такое огниво? - спросил Игорян. Мы шли домой с полной темноте. Было холодно, как в сказке про Снежную Королеву, которая год назад была решительно отвергнута, даже в виде мультфильма. Моего любимого когда-то мультфильма.
 - А ты откуда знаешь про огниво? - спросила я в ответ.
 - Видел в "АБВГДейке". Ведьма сказала Клёпе спуститься в дупло за огнивом, а он издал испуганный звук и отказался. А что там было, в дупле? Что такое огниво?
   Я стала рассказывать про трёх собак, но сразу же запуталась в их глазах - оказалось, что не помню точные размеры. У собаки в первой комнате глаза, как чайные блюдца, у собаки во второй комнате...
Игорян выжидательно молчал. У собаки во второй комнате... Нет, не помню.
   Игорян требовал фактов. Всю оставшуюся дорогу мы проговорили о собачьих глазах; принцип действия огнива отодвинулся на второй план. Тем же вечером картина была восстановлена, изумление испытано: чайные блюдца-мельничные колёса-Круглая башня. Это уже был настоящий Андерсен.
 - Вот это да! - вздохнул очарованный Игорян. - Как собака с такими глазами могла поместиться на сундуке? Повезло солдату, что он мог призвать сразу трёх собак.
 - А ты бы хотел себе такое огниво? - спросила я (глупый вопрос; кто бы отказался?)
 - Нет! - ответил Игорян. - Можно сказать, что у меня нет никаких желаний. Сейчас я строю дом и подвожу к нему материалы, и хочу подвозить их сам, без собаки. Как ты думаешь, что интереснее: самому сделать фигурку из пластилина или покупать в магазине готовую?
   Действительно... "Прошли века над крышами, и сказку все усвоили, её мы тоже слышали, но поняли по-своему..."
   После "Огнива" Игорян попросил ещё Андерсена. Я выбрала самое мудрое и нетленное "Новое платье короля". Потом удалась наконец и "Снежная королева" - неровно, волнами, но всё-таки дошли до конца. С большим интересом к заколдованному Каю, с нашей совместной скукой в цветочном саду доброй старушки - чуть было не увязли в разговорах с гиацинтами и розами, но помогли разбойники, с криком и свистом подхватили угасающий интерес, поволокли к костру, раздули из искры пламя. Ну, а потом - любимый Север, сияние во всё небо, ледяной чертог Снежной Королевы и горячее сердце преданной Герды. И наконец, счастливое возвращение, и финальная роза в придачу.
 - Теперь давай что-нибудь другое почитаем, - сказал Игорян.
   И правильно. Андерсена нельзя сразу большими порциями, его нужно по чуть-чуть, чтобы не заболеть. Не надо болеть Андерсеном. Андерсен - это приправа. И грустная, и дерзкая, и острая, и нежная, и взрослая, и детская. И вовсе не известная науке.

   В детстве он наводил на меня какую-то объёмную, сладостную тоску. Он намекал, он приоткрывал дверь в мир, который только ещё будет, в который мы войдём, как в реку - однажды и навсегда. И наша собственная боль никому не будет видна, как новое платье короля. Но мы почувствуем её и сквозь тридцать перин, ворочаясь всю ночь без сна.
   Андерсен не давал призрачных надежд и пустых обещаний. Не у каждой сказки счастливый конец, говорил он. Конец может быть внезапным, предопределённым, несправедливым, ужасным. Конца может не быть вовсе. И мы пришли в этот мир для самых разнообразных чувств. С нами может случиться и гроза, и засуха, и нежнейший рассвет, и закат в полнеба.
"А ель, испуская тяжёлые вздохи, вспоминала ясные летние дни и звёздные зимние ночи в лесу, весёлый сочельник и сказку про Клумпе-Думпе, единственную слышанную ею сказку!... Так она вся и сгорела.
Мальчики опять играли во дворе; у младшего на груди сияла та самая золотая звезда, которая украшала елку в счастливейший вечер её жизни. Теперь он прошёл, канул в вечность, ёлке тоже пришел конец, а с нею и нашей истории. Конец, конец! Все на свете имеет свой конец!"
   Я всем сердцем не хотела этой сказки, мне было жаль бедное деревце. Но разве не так умирали наши собственные ёлки? Я не хотела читать совсем уж невыносимую "Девочку со спичками", но всё равно читала. Разве не мечтают и наши души согреться? Разве не ищут они  последнего своего огонька?

   Нет, Андерсен не был мне страшен, он был мне печален. Страшен был Вильгельм Гауф. Однажды, во втором или третьем классе, я взяла в библиотеке красочную книгу с двумя сказками - "Карлик Нос" и "Маленький Мук". Дома никого не было, когда я начала читать, и даже сейчас я помню всё до последней мелочи. Помню погоду того ужаса - пасмурная поздняя весна. И я на балконе, потому что там, внизу люди - их жизнь и голоса. Потому что дом стал мне не дом, в нём каждое зеркало готово отразить моё лицо, превращённое злой ведьмой в ужасную маску. Я боялась взять в руки красочную книгу, как будто она была больна чумой; я поминутно проверяла на ощупь длину своего носа, и он всё увеличивался, и карликовость прогрессировала в моей душе. И страшно было спать ночью. Я была очень впечатлительным ребёнком.
   Но Андерсен меня не пугал. Он был похож на шум ветра в листве, которая пока зелёная, но ведь придёт и осень, а с ней новые три месяца моей неповторимой жизни. Он был похож на линию горизонта, которую можно увидеть, но нельзя подойти вплотную. Он говорил о том, что три глазастые собаки явятся по первому требованию, но ещё интереснее сделать фигурку самому, а не покупать в магазине готовую.