Вечером двадцать второго ноября оказалось, что на самом деле оно двадцать третье. И меня как будто электрическим током ударило. Как будто я взяла посторонний предмет, ткнула им в розетку, оттуда вырвались двести двадцать вольт и подбросили меня вверх на три метра, а потом резко приземлили. Ну как же так?
У моей глубокой студенческой подруги, с которой познакомились на втором курсе, в те времена, когда нам вечно было восемнадцать лет, двадцать третьего ноября день рождения. И я ни разу не забывала, невозможно это забыть. Есть грузинское поверье, что время, проведённое с друзьями, не засчитывается в возраст. Только не в компании, а именно с друзьями. Не так уж их и много набирается за всю жизнь - тех, кто корректирует наш возраст вопреки всем законам природы. Вечный позор - не поздравить их с днём рождения. И как только я могла подумать, что сегодня двадцать второе?
Был уже девятый час вечера. Я схватилась за телефон, но он не отвечал. Дозвониться немедленно, любой ценой! Длинные гудки, ещё длинные гудки. Потом слышу: сбрасывает.
Если бы у меня было сто друзей, и всё проведённое с ними время не пошло мне в зачёт, я бы осталась на уровне пятилетнего ребёнка и подумала так: обида, смертельная обида на века, не хочет со мной разговаривать, прощай, дружба.
К счастью, у меня не сто друзей, и большая часть моего времени засчиталась как жизненный опыт. Поэтому я знала: здесь не обида, а что-то очень уважительное.
И правда: через некоторое время телефон перезвонил сам. Приподнятым голосом именинницы моя давняя подруга объяснила, что была на концерте аккордеониста-виртуоза Петра Дранги, просто волшебный он мастер. А я в ответ: ты же меня не первый год знаешь, мне в датах заблудиться - пара пустяков, я тебя поздравляю и желаю! Пустяки, дело житейское, сказала моя подруга, всегда оптимистичная, как Карлсон, мне ещё завтра будут звонить, и послезавтра, так что ты никуда не опоздала.
Нет уж ты, пожалуйста, оставь, говорю я; те, которые завтра и послезавтра - они тебя сколько лет знают, один или два? Это их дело - звонить в другой день, а моё дело - никогда не забывать, потому что нас с тобой связывает нечто совсем нерушимое и несокрушимое: нам с тобой на экзамене по русской литературе однажды попался один и тот же билет: Михаил Матвеевич Херасков! А помнишь? А ты в душе чувствуешь - сколько тебе лет? Вот и я так же.
На самом деле нас связывает не только Херасков. Связывает поздняя осень той поры, когда мы слушали кассеты и писали стихи. И собирались в пятницу вечером читать стихи - свои, чужие. Тогда мы узнали, что вместе любим Пушкина. Тогда я узнала и полюбила навсегда Лорку.
Есть там залы, где сотни окон
и за ними деревьев купы...
О, возьми этот вальс,
этот вальс, закусивший губы...
И мы были легки - совсем как этот танец, который в старых фильмах умеют танцевать все, и непонятно, кто их научил. Не школьная же программа. А нас не учили, и мы не умеем, но мы тоже кружимся, потому что без конца пишем своё, потому что без конца повторяем любимое чужое:
Я люблю, я люблю, я люблю,
я люблю тебя там, на луне,
и с увядшею книгой в окне,
и в укромном гнезде маргаритки,
и в том танце, что снится улитке...
Так порадуй теплом
этот вальс с перебитым крылом...
В ноябре у нас были дни рождения - двадцать третьего числа, двадцать пятого, двадцать седьмого... Но была и грусть. И чувство перебитого крыла. И закусивший губы наш танец. Осенью второго курса самый первый руководитель нашего литературного объединения, нашего ЛИТО, уезжал навсегда. А тогда были ещё кассеты, и мы хотели записать на память его и себя - что так действительно было, и мы друг другу не приснились.
У меня как будто специально для этого случая был маленький компактный магнитофон, я сказала, что привезу его; наш руководитель Сергей Владимирович обещал принести гитару; мы вспомнили все свои самые лучшие стихи. Мы собрались в ту пятницу в самый последний раз.
Возить магнитофон в диком общественном транспорте того времени? Я понимала, что если действительно хочу сохранить для потомков наши живые трепетные голоса, мне нужно будет встать утром ещё раньше половины седьмого, гораздо раньше. И я встала раньше, и привезла невредимым свой магнитофон, и Сергей Владимирович принёс гитару. А после так хорошо на нашем ЛИТО уже не было больше никогда.
Нужно записывать друг друга на память, пока есть такая возможность. Пока не перебиты все крылья и не закушены все губы. Делиться временем, которое не засчитывается в возраст.
Недавно я выбросила почти все свои кассеты. Где их теперь слушать? Зачем слушать, если всё есть в интернете - без перемотки и лучшего качества? Но ту запись из далёкого двадцать первого октября оставила - ужасное её качество оставила, драгоценные чувства тех дней. Оставила себя, уже с трудом различимую, но всё-таки достоверную. Оставила, как все мы танцуем вальс, хоть нас никто этому и не учил.
У моей глубокой студенческой подруги, с которой познакомились на втором курсе, в те времена, когда нам вечно было восемнадцать лет, двадцать третьего ноября день рождения. И я ни разу не забывала, невозможно это забыть. Есть грузинское поверье, что время, проведённое с друзьями, не засчитывается в возраст. Только не в компании, а именно с друзьями. Не так уж их и много набирается за всю жизнь - тех, кто корректирует наш возраст вопреки всем законам природы. Вечный позор - не поздравить их с днём рождения. И как только я могла подумать, что сегодня двадцать второе?
Был уже девятый час вечера. Я схватилась за телефон, но он не отвечал. Дозвониться немедленно, любой ценой! Длинные гудки, ещё длинные гудки. Потом слышу: сбрасывает.
Если бы у меня было сто друзей, и всё проведённое с ними время не пошло мне в зачёт, я бы осталась на уровне пятилетнего ребёнка и подумала так: обида, смертельная обида на века, не хочет со мной разговаривать, прощай, дружба.
К счастью, у меня не сто друзей, и большая часть моего времени засчиталась как жизненный опыт. Поэтому я знала: здесь не обида, а что-то очень уважительное.
И правда: через некоторое время телефон перезвонил сам. Приподнятым голосом именинницы моя давняя подруга объяснила, что была на концерте аккордеониста-виртуоза Петра Дранги, просто волшебный он мастер. А я в ответ: ты же меня не первый год знаешь, мне в датах заблудиться - пара пустяков, я тебя поздравляю и желаю! Пустяки, дело житейское, сказала моя подруга, всегда оптимистичная, как Карлсон, мне ещё завтра будут звонить, и послезавтра, так что ты никуда не опоздала.
Нет уж ты, пожалуйста, оставь, говорю я; те, которые завтра и послезавтра - они тебя сколько лет знают, один или два? Это их дело - звонить в другой день, а моё дело - никогда не забывать, потому что нас с тобой связывает нечто совсем нерушимое и несокрушимое: нам с тобой на экзамене по русской литературе однажды попался один и тот же билет: Михаил Матвеевич Херасков! А помнишь? А ты в душе чувствуешь - сколько тебе лет? Вот и я так же.
На самом деле нас связывает не только Херасков. Связывает поздняя осень той поры, когда мы слушали кассеты и писали стихи. И собирались в пятницу вечером читать стихи - свои, чужие. Тогда мы узнали, что вместе любим Пушкина. Тогда я узнала и полюбила навсегда Лорку.
Есть там залы, где сотни окон
и за ними деревьев купы...
О, возьми этот вальс,
этот вальс, закусивший губы...
И мы были легки - совсем как этот танец, который в старых фильмах умеют танцевать все, и непонятно, кто их научил. Не школьная же программа. А нас не учили, и мы не умеем, но мы тоже кружимся, потому что без конца пишем своё, потому что без конца повторяем любимое чужое:
Я люблю, я люблю, я люблю,
я люблю тебя там, на луне,
и с увядшею книгой в окне,
и в укромном гнезде маргаритки,
и в том танце, что снится улитке...
Так порадуй теплом
этот вальс с перебитым крылом...
В ноябре у нас были дни рождения - двадцать третьего числа, двадцать пятого, двадцать седьмого... Но была и грусть. И чувство перебитого крыла. И закусивший губы наш танец. Осенью второго курса самый первый руководитель нашего литературного объединения, нашего ЛИТО, уезжал навсегда. А тогда были ещё кассеты, и мы хотели записать на память его и себя - что так действительно было, и мы друг другу не приснились.
У меня как будто специально для этого случая был маленький компактный магнитофон, я сказала, что привезу его; наш руководитель Сергей Владимирович обещал принести гитару; мы вспомнили все свои самые лучшие стихи. Мы собрались в ту пятницу в самый последний раз.
Возить магнитофон в диком общественном транспорте того времени? Я понимала, что если действительно хочу сохранить для потомков наши живые трепетные голоса, мне нужно будет встать утром ещё раньше половины седьмого, гораздо раньше. И я встала раньше, и привезла невредимым свой магнитофон, и Сергей Владимирович принёс гитару. А после так хорошо на нашем ЛИТО уже не было больше никогда.
Нужно записывать друг друга на память, пока есть такая возможность. Пока не перебиты все крылья и не закушены все губы. Делиться временем, которое не засчитывается в возраст.
Недавно я выбросила почти все свои кассеты. Где их теперь слушать? Зачем слушать, если всё есть в интернете - без перемотки и лучшего качества? Но ту запись из далёкого двадцать первого октября оставила - ужасное её качество оставила, драгоценные чувства тех дней. Оставила себя, уже с трудом различимую, но всё-таки достоверную. Оставила, как все мы танцуем вальс, хоть нас никто этому и не учил.
Комментариев нет:
Отправить комментарий