Договориться о цене

   Сколько раз я проходила мимо этого места, и ничего не замечала. Может быть, даже тысячу раз - и не различала подробностей своего города. Мимо, не задумываясь, не останавливаясь, как всегда. Пока однажды Игоряну не захотелось прокатиться на собаке. Настоящих он опасается, а та была металлическая. С лицом опустившейся Каштанки она тянула из сумки рассеянного металлического прохожего металлические сосиски. Покупая, будьте бдительны!

   Я тысячу раз видела эту жизненную металлическую группу - и ничего не замечала. Но помню крепко, что её не было здесь во времена самых страшных моих путей. В эпоху самой жуткой дороги всей моей жизни - дороги, пролегающей через самые первые мои курсы, через самую середину девяностых.
   Мимо Центрального рынка, дикого рынка, тысячеглавого рынка, неизбежного и неминуемого рынка. Ежедневно туда и обратно - путешествие из дома на лекции. Чудище обло, озорно, огромно, стозевно и лаяй.
   Всё так и было. Рано утром я шагала сквозь зимнюю мглу, прямиком на красную светящуюся букву М. А Центральный рынок уже ворочался, потягивался, продирал глаза и глотку, кричал из музыкального киоска на всю округу:
                        Не за границу, не в Рим, не в Ниццу
                        Наш уезжает эшелон.
                        Охране строгой плохо спится,
                        И чуть качается вагон...
   Как будто утверждал и подтверждал: не лазурь вам будет небесная, не горы далёкие, горы туманные, горы, не аромат волшебных трав, и к ним в приправу изысканный жираф, а бритоголовые хозяева жизни в костюмах "Адидас", с золотыми печатками на толстых пальцах. Из каких щелей, из какого подполья они повылазили вдруг, и всё теперь у них? И время, как бездомная собака с лицом опустившейся Каштанки, отбилось, заблудилось, и выступать ему теперь в цирке под чужим именем.
   Вечером я возвращалась домой - уходила прочь от спасительной буквы М, в немую, непроглядную темень, в безлюдный мрак, в омут, полный чертей. Быстрей, мимо, самым торопливым в мире шагом, мимо поставленных в ряд киосков - одинаково слепых, молчаливых, жутких. Я не хочу никаких подробностей. Уже все времена прошли, иссякли. Стать бы и мне сейчас невидимкой.
   Потом прошло и это. Центральный рынок стал вежлив, умыт и аккуратно причёсан. Теперь он не бандитскими песнями зовёт к себе, а сладкозвучными голосами рекламных сирен. А я опять иду мимо дорогой своего первого курса, и как же всё изменилось вокруг! И эти скульптурные двое плюс собака встали на перекрёстке, и никак не могут договориться о цене. И блестят их священные места, к которым прикасаются люди на долгое счастье.

   Блестит большой цветок на груди самоуверенной дородной продавщицы. Ей не дарят розы, она сама их продаёт поштучно. Ягоды продаёт постаканно со своего собственного огорода. Что угодно этому человеку рассеянному в пальто, галстуке и шапке деда Мазая? Если не ягод, то розу. Зачем? Для кого? И здесь такая драма, если остановиться хоть раз и обратить внимание на детали.
Нет, не договорятся они...
   Игорян посидел на собаке и заглянул в другую сумку человека: батон, колбаса... а это что? Консервы, наверное, а там, внизу, макароны. Большая пуговица на рукаве, которую я раньше никогда не видела.

 

   Совсем не розовое лицо у человека в шапке. И всё-таки ему нужна роза, я уверена. Так нужна, что даже про сосиски забыл. Зачем ему роза?
 - Мама, - сказал Игорян, заглянув в карман обширного фартука, - Там деньги!
Там и правда лежала мелочь. Всем на свете нужны розы. И стакан ягод, насыпанный с горкой.
Как вечная дорога - туда и обратно.
Как дом - собаке с лицом Каштанки.
Всем хочется договориться о настоящей цене.