Его весёлое имя

   Милая подруга дней студенческих, зная мою многолетнюю слабость, присылает мне время от времени разнообразные новости по теме: абсолютный мировой рекордсмен среди литераторов по количеству установленных памятников (270 штук) - Пушкин Александр Сергеевич; в арке дома за Оперным театром нашего города открылась рюмочная "Чёрная речка" (внутри - наливки, книги различных поэтов и картины художника-лауреата премии "Негодяй года"); уже открылась выставка "Пушкин в Сибири", посвящённая году Литературы...
   А самой последней новостью стали забавные картинки художника Игоря Шаймарданова под названием "Александр Сергеевич и Арина Родионовна".

   Пройдёт лето, осень, ещё одна зима. Пройдёт жизнь, как ветерок по полю ржи, пройдёт явь, сон, пройдёт любовь, пройдёт всё. Пушкин не пройдёт никогда. Его будут петь, пить, учить во втором классе со слезами на глазах, его будут рисовать весело - как последнюю надежду на спасение.

   Кого же ещё? Мрачного Лермонтова? Рафинированного Чехова? Рвущего кишки Достоевского? Матёрого человечищу Толстого? Помилуйте, да у них и няни-то никогда не было такой - голубки дряхлой, подруги дней суровых и доброй подружки бедной юности.

   Вы себе можете представить Тургенева, летящего с горы на санках? А Некрасова на постройке снежной бабы? Гоголя, несущего в охапке дрова? А Пушкина - очень даже легко. И это, и многое другое по хозяйству, и в лес за ёлкой, и в дурачков игра. И выпьем с горя в конце-концов!

   Александр Блок сказал однажды и на все времена - весёлое имя: Пушкин. Его легко узнает даже самый отъявленный балбес, ни разу не державший в руках настоящую книгу. Потому что Пушкин - это уже бессознательное, это коллективное. В каждом из нас - хоть песчинка его, хоть тень от бакенбард, хоть ассоциация к слову "дуэль". Смутное, детское, настоящее - когда мы ещё не умели говорить, когда мы умели плакать, а потом сразу смеяться.
   Анекдоты про Достоевского и Некрасова выйдут неудачными. Сочинять про Салтыкова-Щедрина и вовсе никто не возьмётся. А про Пушкина будут! Он единственный заслужил всё - и свет, и покой, и слёзы, и смех.
   Смех, который всё переворачивает с ног на голову, который носит весь мир наизнанку, как овчинный тулуп, и невозможно разглядеть, кто там прячется на самом деле - злой или добрый? свой или чужой? Смех, который является как снег на голову - без спросу и родительского благословения.
   Когда я училась в начальной школе, моя книга для чтения приблизительно на половину состояла из рассказов про маленького Ленина, дяденьку Ленина и дедушку Ленина. В любом состоянии он был одинаково примерным и образцовым: если обманывал, то только жандармов и полицейских; если плавал, то дальше всех; если ел, то всё, что ему давали; если учился, то на одни "пятёрки". Ленин был везде и во всём - в телевизоре, в книгах, в кабинетах, на площадях. Ленин 20 лет без перерыва висел на левой стороне детско-юношеской груди; выглядывал из складок знамён, экзаменационных билетов; щурился с открыток, почтовых марок, металлических рублей; рвался наружу из стихов, песен, названий улиц, заводов, газет, пароходов, колхозов и городов; вылезал на земную поверхность из недр московского метрополитена... Человеческая психика бессознательно защищалась от такого напора единственным доступным способом - смехом. Смех - это протест против официальной версии, против идеала, которому однажды тебя заставили подражать, и ничего у тебя не вышло, и ни у кого не вышло. И теперь вы, собравшись в кучку, дружно высмеиваете эту недосягаемую вершину, покрытую вечными снегами. И чувствуете себя живыми как никогда. И никого не смущает полученная сегодня утром "пятёрка" на уроке чтения.
 - Феликс Эдмундович, у вас ноги волосатые?
 - Волосатые, Владимир Ильич!
 - Отлично, батенька, архиотлично! Тогда вычёркиваем вас из очереди на валенки.
   Мы смеялись искренне и заразительно, чуть ли не на следующий день после торжественно данного обещания.
                       Феликс Эдмундыч по свалке гулял,
                       Феликс Эдмундыч железо искал.
                       Гулко о череп стукнул кирпич:
                       Метко стреляет Владимир Ильич.
   Мы смеялись над всеми идеальными по очереди: над Чапаевым - за то, что безудержно смелый; над Штирлицем - за то, что ушёл от всех, как Колобок; над Колей Герасимовым - за то, что он им ничего не сказал.
   Но Пушкин-то здесь при чём? Он не ел в тюрьме чернильниц из хлеба, не бросался в атаку, не добывал у врага секретные сведения, не прятал у себя в шкафу уникальный прибор из будущего. Он просто писал стихи. Он писал совсем просто: "Октябрь уж наступил." Это значит, что наступил октябрь, чего же боле?
   Зачем смеётесь над Пушкиным? Так мы же любя. Тех придумали, а он - тайна.

   Пушкин - наш самый главный портрет над доской, наш самый узнаваемый в мире профиль, самые навязшие в зубах два письма наизусть, вечная икона официальной школьной литературы. И мы защищаемся как можем, мы бессознательно защищаем своего Пушкина. Как собственное детство, как ёлку, как летящие с горы санки, как русалку на ветвях и чахнущего над златом царя-Кащея. Свои неведомые дорожки защищаем мы, своё Лукоморье, свои весёлые картинки. Свою дряхлую голубку, в груди которой - тоска, предчувствия, заботы, и все о нас. Ту самую Арину Родионовну, которой у нас никогда не было.