В надежде на "четвёрку"

   Когда-то, на заре туманной юности, я учила школьной русской литературе один седьмой класс. Класс литературу усваивал неважно, читать по-доброму не хотел, а по-злому я тогда ещё не умела, потому что не знала жизни. И теперь тем более не умею, потому что жизнь в общих чертах знаю.
   Одного из класса звали Вазир. Лет ему было приблизительно на два больше, чем положено семикласснику, и, по канонам своего племени, он, видимо, уже считался не мальчиком, а воином.
   Были у Вазира густые чёрные кудри, жгучие выразительные глаза, усы и рост выше меня. А воевал Вазир за "четвёрку" по литературе - тихо, но очень настойчиво.
   Читать он ничего не читал, наравне с остальными (а может, и не умел хорошенько по-русски), но каждый божий урок - перед ним или после - он вырастал перед моим учительским столом, смотрел печально и твёрдо. Потом говорил, тихо шевеля усами.
 - Ирина Владимировна, пожалуйста. Поставьте мне "четвёрку".
Дело чести у него было такое, что ли?
   Я, по канонам своего племени, поставить Вазиру "четвёрку" никак не могла. И это было делом не только моей чести, но также ума и совести. Положение моё было не из простых. Потому что строгая бывалая завуч предупредила ещё в сентябре: "двоек" у тебя за четверть быть не должно. Как? А вот так. В любой непонятной ситуации рисуй "тройку", а потом ложись спать.
   Какое там спать? Вечером, проверив дома очередную пачку семиклассных сочинений, я рыдала от отчаянья. Жизни не знала. Не знала, что пройдёт и это. И вон то, и всё. Кроме Вазира.
   На следующий день он опять подходил ко мне после урока вечным усатым укором, чёрным доказательством моей полной профессиональной непригодности.
 - Ирина Владимировна, пожалуйста...
 - Вазир! - старалась я говорить убедительно. - Ты своё сочинение видел? Какой цвет в нём преобладает? Красный! Красный цвет, Вазир! Получи свою "тройку" с тремя минусами и расстанемся друзьями.
 - Ирина Владимировна, хотите семечек? - печально и радушно предлагал Вазир в ответ на мою убедительность.
 - Убери! - старалась говорить я строго. - Убери сию минуту эту гадость, Вазир! И всё, что ты нащёлкал в парту во время урока, Вазир, немедленно убери тоже!
 - Ирина Владимировна! - отвечал Вазир. - Ничего не щёлкал, клянусь!
Но потом всё-таки шёл и выгребал из своей парты груду семечной шелухи.
Так дни шли за днями, уроки за уроками. Я уже почти ничего не весила.
   Однажды я задала им сочинение про осень. "Пишите, - сказала я. - Что видите, то и пишите, что знаете, то и пишите - прозой, стихами, по-диагонали, в шахматном порядке. Выражайтесь иначе, дети мои, это иногда полезно для здоровья."
Перед следующим уроком Вазир подошёл ко мне вместе с тетрадью.
 - Ирина Владимировна, - сказал он. - Пожалуйста, поставьте мне "четвёрку". Я написал стих!
Первое, что мне бросилось в глаза - текст без ошибок. Преобладание синего. И только потом я вчиталась в смысл.
"Поспевает брусника, - писал Вазир, - Стали дни холоднее. И от птичьего крика в сердце стало грустнее..."
 - Ну что же, - сказала я. - Неплохо. Это очень даже неплохо, Вазир. Но скажи: ты уверен в том, что это действительно твоё стихотворение? Не лги мне, Вазир, отвечай честно.
 - Ирина Владимировна, клянусь! - вскричал Вазир петушиным голосом.
 - Ну, хорошо, - сказала я. - Тогда, Вазир, читай мне сейчас своё стихотворение наизусть, от начала до конца. А там посмотрим. И закрыла тетрадь перед его носом.
   И вдруг Вазир стал читать - монотонно и старательно. Как своё.

                              Поспевает брусника,
                              Стали дни холоднее,
                              И от птичьего крика
                              В сердце стало грустнее.

                              Стаи птиц улетают
                              Прочь, за синее море.
                              Все деревья блистают
                              В разноцветном уборе.

                              Солнце реже смеется,
                              Нет в цветах благовонья.
                              Скоро Осень проснется
                              И заплачет спросонья.

   Я видела, что он не понимает ни слова. Он не знает, что такое брусника, и наша осень так же чужда и неясна ему, как наше наречие. И вся сила и печаль его древнего народа стояла в чёрных глазах, как самая полночь... 

 - Хорошо, - сказала я, - А теперь, Вазир, ответь на самый последний вопрос. Смотреть в глаза мне, Вазир! Это в самом деле твоё стихотворение?

 - Ирина Владимировна! - посмотрел мне в глаза Вазир. - Клянусь!

И я поставила ему "четвёрку". Взяла грех на душу.

   На следующий день Вазир принёс мне в подарок книгу - "Революционные памятники Новосибирска". Видимо, при этом он изрядно опустошил домашнюю библиотеку. И, может быть, даже сегодня вечером отец спросит его:

 - Сын мой, тут была ещё одна книга. Где она?

 - Отец, - ответит Вазир, - Я подарил её своей учительнице, потому что за "четвёрку" нужно благодарить.

   И отец ничего на это не скажет, промолчит. Потому что, по канонам племени, его мальчик считается воином, и значит, может решать сам.

   У меня не сохранилась та книга. И в школе я больше не работала никогда. Но тот однажды взятый на душу грех отрабатываю до сих пор - пишу свои сочинения, в надежде на "четвёрку". И всякий раз мой учитель задаёт мне только один вопрос: "А теперь скажи честно. Смотреть в глаза мне! Это в самом деле твоё?"

   И я смотрю. Я точно знаю - моё. Но не могу клясться перед учителем. Потому что нет у меня такого подарка, которым я, по закону своего племени, могла бы его отблагодарить