Неосторожная проза

   Очередной мой театральный сезон благополучно завершился слушанием отрывков из Юрия Коваля и Андрея Аствацатурова. Да, вот такое не имя, а чистоговорка - Андрей Аствацатуров. Произнесите раз десять, и вы уже как будто с ним на устах родились.
   Я раньше только слышала, но не читала - что филолог, что живёт в Петербурге в одно время с нами, что книга называется "Люди в голом". А Юрия Коваля и так все знают.
   В тот же вечер, когда закончился мой театральный сезон, я "Людей в голом" немедленно нашла читать бесплатно онлайн. Тут и школьные воспоминания мне явились, и студенческие, и немного философии, и городской анекдот... Я называю про себя такой жанр: неосторожная проза.
   Уже на уровне заголовка книга делает намёк, что речь пойдёт о вещах неудобных, с точки зрения человека воспитанного неприличных, в нашей культуре табуированных. Не в современной культуре, я имею в виду, а в настоящей нашей. Писать о таких вещах можно либо пошло, либо талантливо, третьего варианта нет. А писать неосторожно - это отдельное удовольствие. Я знаю, я сама испытывала. Когда не крадёшься за одобрением, а позволяешь себе, вдруг осознав, что никакое одобрение в случае чего тебя не спасёт. И если отодвинуть все мысли - останется только бессознательный, естественный, неосторожный порыв.
   Вы обращали внимание, что ручки на дверях магазинов блестят всегда в одном и том же месте - сверху, где за них удобнее всего браться? Там протёрта краска от множества неосознанных прикосновений, и виднеется металл. Так блестят у памятников самые любимые туристами места.
   Например, к Петру Первому, творению Михаила Шемякина, которое сидит во дворе Петропавловской крепости, все очень любят присаживаться на колени и так фотографироваться. Настолько, что колени уже сверкают. Хорошие такие колени, я даже написала про них однажды неосторожные стихи.
                   Мы позволяли себе: что-то резко и очень дерзко,
                   Мы натирали попой коленки папы до блеска...
   Вот и дверные ручки в магазинах тоже блестят, тоже натёртые. Все мы туристы в этом странном мире.
   Однажды я покупала в магазине продукты, когда туда вошёл асоциальный элемент бомж с лицом кирпичного цвета. Их не обслуживают, охранники просят немедленно освободить помещение. Но дело сделано. Всю свою возможную туберкулёзность, вот это всё своё болезнетворное, бомж только что щедро оставил на дверной ручке - там, где за неё удобно браться.
   Выходя из магазина, я осторожно взялась за нижнюю часть ручки. И знаете что? Неловко, неестественно, неудобно. Вот ключевое слово, вот что я чувствую, если вдруг начинаю писать осторожно - мне неловко. И бактерий там, болезнетворного там не меньше, поверьте. И точно так же неизвестно, кто и с какими руками там проходил до нас. Зато неосторожное имеет шанс протереть до блеска.
   Я читаю Андрея Аствацатурова по чуть-чуть в день, по рассказу или по два. Мне нравится его талантливая неосторожность, мне нравится, как он сказал:"Пусть жизнь течёт своим чередом и непредсказуемо самовозрастает. Людям это нравится. Они ведь любят читать, смотреть, слушать, но только не жить."
   Или, вот, пожалуйста, рассказ про то, как студент тартусского университета Олег Табонин пытался сдать мочу - без этого святого анализа в советские годы все пути перед тобой были закрыты. И вот Олег Табонин идёт сдавать свою тару из-под майонеза в местный кожно-венерологический диспансер. Завернул священную баночку в газетный кулёк и несёт в руках. Вдруг ливень, а зонта нет. Пакет размок, банка явилась перед взорами удивлённых прохожих. Неприлично. Воспитание ведь то ещё. Пришлось вылить несостоявшийся анализ под дерево. Вы спросите - почему нельзя было закрыть банку крышкой и спокойно нести её в сумке? Это вопрос философский. Потому что крышек такого калибра в СССР не было. Банки были, а крышек не было. Единство и борьба противоположностей на высшем уровне.
   А сдавать-то надо, это закон. Вот во второй раз пошёл Олег Табонин в КВД, обернув на сей раз заветную баночку непрозрачным полиэтиленовым пакетом...
"Олег шёл по Тарту и что-то радостное насвистывал себе под нос. Вот из-за поворота уже показалось серое здание диспансера. Олег прибавил шагу. Он подошёл к крыльцу с чёрными перилами, как вдруг дверь, ведущая в диспансер, открылась и из неё вышел Юрий Михайлович Лотман. Собственной персоной. Легенда отечественной филологии. Эпохальный ученый.
Квартира Лотмана размещалась в этом же доме. На первом этаже располагались кабинеты диспансера, а на втором жил Лотман.
Столь нелепое соседство часто сопровождалось недоразумениями. Какой-нибудь незадачливый донжуан по ошибке звонил Лотману. И на строгое: «Кто здесь?» - припадал к замочной скважине и слёзно молил автора «Структуральной поэтики» и «Бесед о русской культуре» вылечить его от венерической напасти. Лотман всегда отвечал категорическим отказом.
Потому, увидев Лотмана, Олег не удивился и вежливо поздоровался. А Лотман, в свою очередь, решил, что Табонин как верный ученик пришел навестить его, Лотмана. Он и заподозрить не мог, что у студентов есть какие-то дела в КВД.
- Здравствуйте, здравствуйте! - радостно сказал Лотман. - Очень кстати. Мы как раз сейчас садимся обедать. Я вот на пять минут спустился воздухом подышать. Целый день за столом, знаете ли…
Олег смутился. Ведь он пришёл сюда вовсе не за этим. Но возражать великому Лотману, перед которым он благоговел, было невозможно. Сказать: «Я не к вам, Юрий Михалыч, я мочу сдавать», - позор.
- Да я, собственно… - начал было он, но Лотман его перебил.
- И слышать ничего не хочу! Пообедаете с нами. Идёмте!
С этими словами он открыл дверь, жестом приглашая своего юного гостя войти. Олег успел, однако, поставить банку на дно урны, стоящей у двери.
Когда он через час спустился и заглянул в урну, банки там уже не было. Видно, она приглянулась какому-нибудь эстонцу как предмет, безусловно, необходимый в хозяйстве."
   Особенно многократно восторг возрастает, когда знаешь, кто такой Юрий Михайлович Лотман, когда его комментарии к "Евгению Онегину" бессменно стоят у тебя на книжной полке. И так завидуешь этому Олегу Табонину, несмотря на отсутствие крышек нужного размера. И так радуешься, что ещё много осталось читать "Людей в голом" Андрея Аствацатурова.