Не хочется ворваться

Без выходных

   Когда я встречаюсь - в реальной жизни или в интернет-комментариях - с горькими сетованиями на тему: ах, как хочется вернуться, ах, как хочется ворваться лет на 30-50 назад, туда, где всё просто и знакомо, где нет зависти и злости, подальше от сегодняшнего мира, в котором сплошная злость и зависть - у меня по поводу всех этих ностальгических сожалений возникает в первую очередь одна и та же беспощадная мысль: зубы.
   Предположим, свершилось - удалось ворваться на нашу улицу в три дома. Под звуки радиопередачи "С добрым утром!" чистим зубы противнейшей пастой "Поморин". Вдруг - что такое? Присмотрелись. Так и есть, не показалось - дыра в нижней "шестёрке", самой рабочей, самой востребованной.
   Здесь начинается трагедия простого человека. Зубы - не насморк, сами не пройдут. А значит, дальнейший путь предопределён: лучшая в мире серая цементная пломба долго не продержится, её сменит лучший в мире мышьяк, а закончится всё дело лучшей в мире металлической (или совсем ужасно - золотой) коронкой, под которой однажды так заболит, что уже не ворваться, а вырваться бы из этой челюсти раз и навсегда. И дорогу забыть.
   Моя первая мысль в сторону страждущих вернуться всегда одна и та же: зубы. Одно воспоминание о тех зубах напрочь отбивает у меня всякое желание ворваться.
   Зубную докторшу в нашей поликлинике звали Майорова. Эта фамилия ей очень шла. Докторша была высокая, сильная, грозная и усатая. Я до сих пор отчётливо помню её лицо и волосяную шишку на большой голове. Про Майорову ходили среди нас тёмные, недобрые слухи и легенды. Её боялись.
   Однажды она пришла с проверкой в наш детский сад. Большую часть группы милостиво отпустила, а нескольких несчастных (и меня в том числе) приговорила.
   Мы уже всё понимали в свои полные и неполные шесть лет. Хорошезубые счастливцы смотрели на нас так, будто прощались навек.
   Я всё помню. На мне было весёленькое жёлтое платье, любимое, с вышитыми гладью цветами на груди.
   Пока Майорова казнила одного, другие ждали своей очереди за белой дверью. "Не ори! - гремел вовсю командирский бас. - Орать она ещё тут будет!"
   Молиться мы тогда не умели, но всё равно молились: "Мамочка! Мамочка моя, спаси и помилуй! Приди, возьми за потную ладошку, забери отсюда!"
   Но никто не пришёл и не увёл. Следующий! Всё я помню. У какой стены сидела, и погоду, и глаза Майоровой  - очень тёмные и недобрые.
   Надо терпеть. Мы с детства были приучены терпеть. Все герои официальных книг, песен и фильмов терпели, сцепив зубы. А мне даже зубы сцепить было нельзя.
   Сделав своё дело, Майорова из коричневой резиновой клизмы плеснула мне в рот какой-то жидкостью, под цвет моего платья (как я теперь понимаю, это был раствор фурацилина), велела прополоскать и выплюнуть.
   Фурацилина было очень много для одного рта. Я прополоскала и выплюнула - частично в специально отведённое место, частично на себя, на цветочки гладью. Пятно обильно совпало с платьем.
   Майорова басом стала кричать о том, что такая большая девочка - и не умеет аккуратно себя вести. Горыныч о трёх головах - страх, обида, стыд - стоял рядом и плевался огнём прицельно, точно, прямо в душу.
   Надо терпеть. Зато это был бесплатный стыд, бесплатная обида. Бери сколько хочешь, сколько сможешь унести.
   Потом молочные зубы, меченые Майоровой, выпали, а с новыми зубами повезло - в школьные годы мне их не пришлось лечить ни разу. Призрак Майоровой отступил, но не забылся.
   Следующее воспоминание - на втором студенческом курсе. Страна уже другая, а стоматология в ней прежняя. Мышьяк уже не лучший в мире, поэтому не помог. От боли я теряю сознание, доктор машет перед моим лицом нашатырной ватой и спрашивает: "Ты меня видишь?" Я видела и терпела до конца.
   Что говорить о дошкольниках моего детства, если даже на членов Политбюро не хватало непринуждённых улыбок и качественных вставных челюстей!
   Кто бы мог подумать, что пройдёт не так много времени, и все люди рекламы, все комики на эстраде, все трагики будут блистать идеальным прикусом. А в кино даже у бомжей, неандертальцев и крепостных крестьян будет безупречная 32 норма.
   Время прошло. Вот уже и сыну моему пришла пора встретиться со стоматологом. Во имя Асклепия, Авиценны и Парацельса - пусть разминётся он в пространстве и во времени с докторшей Майоровой!
   Повезло, разминулся. И техника тоже кое до чего дошла. Дыша расслабляющим клубничным воздухом, Игорян смотрел "Пин-код", идущий на потолке, и, невзирая на открытый рот, порывался рассказать доктору про самые малые частицы-кванты, про устройство космоса и египетские пирамиды. Доктор - милая молодая женщина в весёленьком медицинском костюме бирюзового цвета - тихо увещевала Игоряна, хвалила за научные познания. А когда всё закончилось, вручила ему приз за мужество - рыбу, которая растёт в воде.
   Оплачивая оказанную нам медицинскую услугу, я думала о том, что цена, конечно, несусветная, и зубы эти скоро выпадут. Но мне всё равно не хочется ворваться. Разве что в воспоминания. На часок. И сразу обратно.