Если я дерево...

Новое начало

   В городе пахнет тополями, как праздничным обедом. Свежий, острый тополиный день. К новым подошвам привязались новые почки и хрустят. Все ходят летние. Всем хочется восемь пирогов с одной свечкой.
   В парке белка усиленно линяет в обратную сторону, в парке молчат пни. Я подошла и заглянула в самый большой срез. Хорошее было дерево. И никому оно не угрожало гнилым нутром, никого не трогало. Лет ему было, судя по кольцам, не меньше ста. Всё видело - от начала и до палачей своих.
   Это был старый знакомый золотистый тополь высотой до неба. Осенью под ним играли дети. Собирали в охапку большие листья - гладко-жёлтые с лица, матово-бархатистые с изнанки. Оставляли здесь, уносили домой букеты. Медленная муха брела по бледно-серой шероховатой коре. Пролетали годы, невесомые, как паутина... Кому помешал?
   Спилили ещё по снегу. Золотистые опилки из самого сердца золотистого тополя густо лежали поверх осевших почернелых сугробов, янтарём подсвечивали тёмные глубокие лужи. И было так долго, потом прошло. Только пни остались.
Иногда я совсем не понимаю людей. Может быть, я дерево?
   Если я дерево, то, скорее всего, золотистый тополь. Он помнится мне ярким, первым. Я осознала его и себя одновременно.
   Наш поезд прибывал в маленький бабушкин город глубокой ночью. И, шагая пустыми, уютными, заново знакомыми улицами, я предвкушала. Я думала о том, что сейчас увижу всех.  Золотистый тополь увижу издалека.
   Вырос он странно - сквозь дыру в крыше старого сарая, стоявшего на границе двух дворов. Это было огромное, корявое дерево не из наших времён. Незапамятное и почти мёртвое - если бы не единственная ветка, упорно зеленеющая куда-то вбок, из года в год, из века в век.

Вернись, арифметика!

   Пользуясь огромными скидками, заказала я сыну на Лабиринте тетради по математике для дошкольников; он любит математику. Тетради соответствовали федеральному образовательному стандарту, и автор их была Л. Г. Петерсон. Краем уха я слышала, как родители младших школьников клянут и костерят её на все лады, но это же не показатель. Сейчас все всех клянут и костерят. Любопытно мне стало - что уж там такого страшного? Не может быть, чтобы я в задачках для дошкольников не разобралась.
   Но первое задание на первой странице сразу понизило мой уровень самоуверенности. А следом в тупик встало всё семейство: и технари, и гуманитарии, и промежуточные звенья.

  Совсем пропали бы, если бы не Гугл. Оказывается, нужно смотреть в предыдущих тетрадях того же автора, там даётся объяснение всем этим значкам. Я-то привыкла по старинке, что в математическом мире минус всегда минус - хоть в Африке, хоть в Антарктиде, что в любой точке земного шара метр равен ста сантиметрам.
   Но федеральный стандарт Петерсон - особая вселенная, заповедная, зашифрованная. Мир для посвящённых. Вилка в ней означает "маленький" (перечёркнутая вилка - "не маленький"), а торчащая вверх метла - "большой" (перечёркнутая метла - "небольшой"). Кроме того, "небольшой" - это не то же самое, что "маленький", а "большой" не равен "немаленькому".
   Вы ещё не утомились? Тогда вперёд, в волшебную страну Петерсон!

Новый Урфин Джюс

Это ещё старый Урфин

   Решила наконец сводить Игоряна в кинотеатр. Сама-то я к шести годам уже хорошо знала, что такое большой экран. Типичное воскресное утро моего дошкольного детства проходило с папой на мультсборнике. Было моему папе в ту пору 30 лет, и от этих походов он получал, кажется, не меньшее удовольствие, чем мы с братом. Билеты были синие такие, стоили 10 копеек.
   С Игоряном я решила пойти потому, что понравилось название - "Урфин Джюс и его деревянные солдаты". Самая наша любимая часть саги про Волшебную страну, читаная-перечитанная. А теперь студия "Мельница" предлагает объёмно и полнометражно посмотреть.
   Скажу честно: я совсем не поклонница студии "Мельница", этих бесконечных осовремененных напевов на тему русского фольклора; мне категорически не близок юмор такого сорта; я не люблю взрослые подтексты, встроенные в мультфильм для того, чтобы угодить сопровождающим детей родителям и создать иллюзию не напрасно потраченных денег.
   И всё-таки мне хотелось посмотреть на нового Урфина Джюса - уж очень ярким примером образцовой детской литературы является книга Волкова. Она в доступной, непринуждённой форме решает главную задачу: простым языком рассказывает о важнейших нравственных проблемах. О том, что сам по себе живительный порошок не хороший и не плохой - важно, в чьи руки он попадёт. Читай и думай: а как бы ты поступил на месте Урфина? Рвался бы к власти огнём и мечом или сделал бы своими умелыми руками неутомимых лесников и хлеборобов, почтальонов и учителя танцев? Читай и убеждайся в том, что зло бывает разным: не только подлым и трусоватым, но и умным, хитрым, умелым, а сила добра  не только в кулаках, но и в милосердии: поверженных дуболомов не сожгли в печке, а дали им новые, улыбающиеся лица; Урфина не отправили на рудники, а отпустили исправляться на все четыре стороны.

Мой почерк

   В последнее время я не всегда узнаю написанное собственной рукой. Присматриваюсь к слову и не понимаю, что конкретно я имела в виду. Потом постепенно догадываюсь, вспоминаю, но всё равно грустно от того, что какой-то винтик во мне испортился, какая-то деталь вышла из строя. Или я просто спешу так за словами - поймать, пока не разбежались; обнять крепко новую мысль и утянуть её в нору; лежать на перинке нового текста и радоваться, что, кажется, стиль мой становится легче, лучше и проще. А вот почерк - увы. Что стало с почерком?
   В студенческие годы люди, пропустившие лекцию, шли прямиком ко мне: дай переписать. Нам, говорили, нравится, как у тебя разборчиво изложены все актуальные проблемы, и все сокращения понятны, и все нота бене на полях проставлены, и список рекомендованной литературы на первой странице. Всё равно что журнал, говорили, читаем, такое чувство.  Пожалуйста, отвечала я, берите мои лекции до пятницы, восполняйте свои пробелы.
   И теперь листаю те древние общие тетради с тайною тоскою и начитаться не могу. Сама себя хочу поцеловать за этот почерк.

Живи там хорошо

- Знаешь, как возникла цивилизация камней? - спросил у меня сын.
Я не знала.
 - Сейчас я тебе расскажу подробно. Сначала ничего не было, кроме одного камня на морском берегу. Только он не знал о том, что он камень. А потом на него из космоса упал метеорит и высек мысль. Так началось развитие. Понятно?
   Мне было понятно. Особенно в такой ветреный день, как наш. Вокруг шумели, толкались, рождались новые миры. Капюшоны вставали перпендикулярно линии горизонта. Большое странное облако стояло над головой - как дыра в пространстве, из которой падали на помощь тем, кто ещё не осознал, всякие мысли.

    Будем жить хорошо, несмотря на весь мусор.

"Просто ужас!"

   На случай, если кто-то любит, как я, старое детское кино, делюсь недавней своей двухсерийной находкой 1982 года рождения. Фильм "Просто ужас!", по пьесе Юрия Сотника. Одесская, конечно же, киностудия. Ни с чем не спутаешь её лёгкий романтический почерк, её лучистый смех, её светлый стиль.
   Странно, что в детстве я пропустила, не подчеркнула в программе передач. Ведь не может быть такого, чтобы ни разу не показали на каникулах историю про то, как шестиклассник Антон, желая поскорее стать взрослым, с помощью чудесной машины "Исполнитель желаний" ("ИЖ") поменялся телами со своим отцом Вадимом Петровичем-первоклассным ветеринаром.
   Конечно, показывали. Если не этот, так более ранний вариант 1970 года, под названием "Два дня чудес". Просто я в то лето была в деревне у бабушки. Или трудилась в тот день на пришкольном участке. Или ещё что-то. Зато теперь я могу смотреть обе версии, безо всяких подчёркиваний и ожиданий.
   Фильм 1970 года милый, наивный в духе времени, но совершенно не захватывает; отложила в сторону. А "Просто ужас!"-1982 оказался просто прелестью. Пара, сыгравшая главных героев, прекрасна: не очень известный, но очень обаятельный Семён Морозов и талантливый Дима Замулин. Особенно они хороши в роли "перевёртышей" - мальчик, превратившийся в папу, и папа, ставший мальчиком.
   Я очень переживала за зверей, которых принесли и привели на приём к доктору, который на самом деле вовсе не Айболит, а недоросль-шестиклассник. Ведь погубит сейчас всех зверей. Но обошлось, конечно.
   По всем канонам, это настоящее детское кино: весёлое, поучительное. И пророческое, как всякое произведение искусства.

Герои

 

  Я ведь никогда не любила играть в компьютерные игры. Даже в самые первые, начальные времена, когда служащие всех контор, моментально и гордо переименованных в офисы, соединились не хуже пролетариев, и стали прямо посреди своего рабочего времени раскладывать пасьянсы и хитроумно перемещать по квадратной доске цветные шарики. Производительность от этого не не очень страдала, потому что производить было нечего, но начальство всё равно сердилось и пыталось пресечь - строго по правилам. Не помогало: пасьянсы тайком продолжали сходиться, а зелёная диагональ выстраиваться - упорно и бесшумно.
   Школьники сразу после уроков, а то и вместо них, садились гонять на машинках, рубить сплеча, отчего заливало красным монитор изнутри, а глаза снаружи. Играли ведь до последнего уровня, а его далеко не всем и не сразу удавалось пройти. Иногда срывалось в одном шаге от успеха, в самый последний момент. И тогда нервничали, топали ногами, не могли сдержать нехороших слов. Новое это было дело, захватывающее, хоть и суета сует.  Может быть, даже на этой почве кто-то сошёл с ума, но мне повезло. Я, конечно, тоже подставляла шарики, но не пропадала совсем, быстро проигрывала и приходила в себя.
   Помню игру про пластилинового человека; я так и не прошла её до конца, бросила на полпути - очень сложные были в ней логические задания, зато музыка удивительная, смешная. Это была работа компьютерщиков того поколения - умных, увлечённых мальчиков, победителей всех шахматных турниров и математических олимпиад.
   Так была я независима до тех пор, пока не родилась дочка. Её первый год был крайне малоспящ и многозвучен. Сначала я честно пыталась гулять, но приблизительно через полчаса, стоило нам только удалиться от дома на максимальное расстояние, как в глубине коляски происходило лёгкое шевеление, а через секунду раздавался пронзительный крик, который нельзя было выключить ни одним из традиционных способов (нетрадиционных я в то время ещё не знала). Так продолжалось день за днём, безо всяких исключений из правил и поблажек.

Бывшее

                             Были на стол накрыты клубника и молоко.
                             Книга была развёрнута на полпути.
                             Лебеди водоплавали так легко.
                             Дети ложились в области девяти.
                             Всё было медленно. И не хватало рук,
                             Чтобы обнять весь мир и застыть вот так.
                             И, сквозь рояль пропущенный, каждый звук
                             Тихо висел над нами, как добрый знак.

"Через тернии к звёздам"

   Я думала, что не знаю этот фильм. Я должна была его пропустить, потому что никогда не интересовалась космической темой. Просто название на слуху - вот и всё.
   Но когда в кадре появилась девушка с межгалактическим взором и белым войлоком на голове, я что-то такое начала припоминать. А когда осьминогого академика Пруля, гостя Земли, торжественно и со всеми почестями вывалили из бочки в воды родной планеты Океан, я была уже полностью уверена: знаю. Я хорошо помню эти кадры и охватившее меня неуютное чувство, когда представила себе покрытую огромной водой планету, и ни единого островка на ней, ни единого куска суши. Совершенно некуда причалить.
Но словосочетание "коллега Пруль" было очень смешное.
   Когда же дело дошло до вспухающей в огромном чане биомассы, у меня и вовсе не осталось никаких вопросов. Раньше я твёрдо знала, что в каком-то фильме она есть. Но вот в каком именно - не могла вспомнить, путалась. Зато теперь отвечу в любое время без запинки: "Через тернии в звёздам", 1980 год, режиссёр Ричард Викторов.
   В то время много снимали про космос романтического, жизнеутверждающего. Без единого гвоздя, то есть без единого спецэффекта, сооружали прочные нравственно-философские конструкции. Будущее в них было простым, лёгким - все в белом, а кругом солнечные лужайки и летний прибой. Удивительно точно была ухвачена самая главная суть. И теперь я смотрю на быт землян 23 века из начала своего 21 и думаю: а что ещё нужно? Все живы, здоровы, хорошо выглядят (бабушка - практикующий доктор, профессор; дед тоже учёный и бегает в шортах), все заняты интересной и полезной работой на благо человечества, все доброжелательны и неторопливы - не кричат, не лезут вперёд, не бьются за место под солнцем, потому что его и так на всех хватит.  Ощущение полного спокойствия во всём: жук на травинке, олень в лесу, пустынный морской пляж. И нет страха. Нигде и ни в ком нет страха. Мир, созданный для людей. Так должно быть, хоть на самом деле всё не так. Но очень хочется.

"Наполеон" и "наполеончики"

Торт и человек

   Самой первой фантастикой, которую я прочитала в своей жизни, была "Книга о вкусной и здоровой пище" - большая, иллюстрированная. Возможно, её подарили моей маме, когда она стала молодой хозяйкой. Что было очень в духе времени.
   Готовить пищу по этой книге совершенно не представлялось возможным, разве что молочный суп или протёртый картофель для детского питания. Но в то же время простое чтение очень неплохо готовило мозг к восприятию шедевров мировой литературы, образов Гаргантюа и помещика Собакевича:
" Утренний завтрак прежде всего должен быть сытным; он может состоять из мяса или рыбы в варёном или жареном виде, яиц, сыра, хлеба, чая, кофе или молока. Полезно утром есть кашу (овсяную, гречневую, пшенную) с молоком или маслом, а также фрукты.
Второй завтрак — через три-четыре часа после начала работы - может включать одно горячее блюдо, лучше всего овощное (запеканка, рагу, котлеты и т. п.), бутерброды и чай (либо кофе или молоко). Можно рекомендовать на второй завтрак также сосиски или сардельки.
Обедать целесообразно спустя некоторое время после окончания работы, когда организм уже успел отдохнуть и появился хороший аппетит. Обед может состоять из трёх блюд: первого - мясного, овощного или рыбного супа; второго - мясного, рыбного или овощного блюда в тушёном либо жареном виде и третьего (сладкого) — компота, киселя, пирожного или фруктов. Для повышения аппетита в начале обеда рекомендуется подать закуску салат, винегрет, сельдь и т. п.
Если к обеду на первое приготовляют мясной суп (щи, борщ, рассольник с мясом и т. п.), то второе блюдо должно быть более лёгким - из овощей, круп или рыбы; наоборот, если выбирают более лёгкое первое блюдо (бульон с овощами или суп-пюре), то на второе готовят что-нибудь более сытное блюдо из мяса или из рыбы с гарниром.
Ужин всегда предполагается лёгким, причем принимать пищу следует не позднее чем за два-три часа до сна. Можно рекомендовать на ужин салаты, простоквашу, яичницу, бутерброды, овощные запеканки, молоко, чай, овощные и фруктовые соки."

Шесть лет

Надёжный возраст

   Вечером восьмого апреля мой сын захотел лечь спать раньше обычного, как можно раньше. Только никак не спалось.
 - Знаешь, почему я счастливчик? - спрашивал он. - Потому что завтра у меня день рождения!
 - Я тоже ждала своего дня рождения, когда мне исполнялось шесть, - тихо и в меру умудрённо вздохнула моя дочь.
 - Тебе что ли тоже было шесть лет? - не поверил брат.
 - Конечно, было, - снисходительно усмехнулась сестра.
Конечно, было. Яркий возраст, который сам себя помнит всю жизнь. И я тоже помню.
   Однажды, где-то между своими шестью и семью, моя дочь экспериментировала с пространством - ходила по квартире, приложив к глазам бинокль и, обманувшись расстоянием, с размаху встретилась с дверным косяком. Ужасно больно. Металлический окуляр поставил под любопытным детским глазом аккуратный синяк. А ещё раньше выпали два верхних передних зуба. Осталась фотография, сделанная через несколько дней после боли: красная футболка, широкая улыбка, глаза горят поздним дошкольным детством: левый просто так горит, а правый подсвечен дополнительно.
О, счастливчик!
   Это Игорян ещё не знает, что и мне тоже когда-то было шесть лет. А я отлично помню. Началось с того, что мой папа вручил мне накануне большой пакет с шоколадными конфетами "Белочка". Это сейчас конфеты "Белочка" пустяк, а во времена моих шести за "Белочками" летали в голубом вертолёте только волшебники. В крайнем случае, те, кто только учится.

Тот самый

                 

                   Когда-то леталось ему: на Луну, в новолуние, на ядре...
                   Говорили о нём: каких поискать стрелок.
                   Правда, жил при этом, простите, в такой дыре!
                   И тянул себя - вырывая за клоком клок.
                   Так, за чаем чай, проходили годы. И он устал,
                   Понимая, что слишком увяз. Что по горло сыт.
                   Он тихонько знал, подливая ещё в бокал,
                   Что на прежнем месте к ненастью всегда болит.
                   А вокруг гадали: тот самый? Да нет, не он!
                   (Волоча в корзинах различных оттенков снедь.)
                   Отдували пену: опять не в себе барон.
                   Впрочем, что нам? Точить бы лясы да уши греть.
                   У него опять полетели утки, да все - в трубу,
                   Заскочив на обед где-то к югу на полпути,
                   И олень, путеводной вишней горя во лбу,
                   Уступал тропу, по которой ему идти.
                   А куда? Далеко ли? Надолго? Придумай сам.
                   И случится что-нибудь. Завтра. В обед. Вот-вот.
                   Он там был. И вся правда текла по его усам,
                   Ни единой каплей не попадая в рот.

Иллюстрация из книги "Приключения барона Мюнхаузена". Западно-Сибирское книжное издательство. Художники М. Скобелев и М. Елисеев.

Качели в тундре

   Однажды мы были студентами-первокурсниками и сидели в подсобном помещении, примыкающем к аудитории №307. Я отчётливо помню этот номер и эту аудиторию. В обычные дни здесь проходили практические занятия по фольклору, а вечер пятницы - святое время - был предназначен для посиделок нашего литературного объединения.
   В тот вечер наш руководитель отчего-то задержался, и мы ждали его в уютной подсобке со всеми удобствами: был там электрический кофейник, книги и - для особо утомлённых знаниями - деревянная лежанка вдоль стены.
   Но мы не были утомлёнными, мы, наоборот, жаждали. Мы все в тот момент были крупными гениями своего времени, в нас стремительно прогрессировала филологическая болезнь. Симптомы её проявляются ярко и однозначно. Они выражены в припадочном, неконтролируемом желании рыться в каждой встреченной на пути книжной куче. Рыться неистово и сосредоточенно. И всегда что-нибудь такое находить.
   В уютной подсобке книг было немало. И очень скоро мы выловили интересное. Отыскали на верхней пыльной полке внушительный том, не очень активно читаемый, судя по его внешнему виду. Дорого бы я сейчас заплатила, чтобы навсегда получить его в личное пользование, да найти не могу. Не помню названия. Что-то вроде "Творчество писателей Крайнего Севера". Добротное издание 70-х или 80-х годов прошлого века.
   Какому мальчику придёт в голову развлекать девочек с помощью тома сочинений северных народов? Только филологу. А в нашей подсобке было сразу несколько мальчиков-филологов. И они затеяли игру, на манер той, которая описана Юрием Тыняновым в романе "Пушкин": салонные умники и остроумцы, в числе которых дядя Василий Львович, разворачивают наугад новый сборник басен и притч графа Хвостова (весьма заметный персонаж того времени, почитающий себя единственным русским стихотворцем с талантом) и зачитывали вслух первые попавшиеся строчки.

Камер-юнкера не спасти

   Сцена была расположена ниже зала: квадрат, по периметру которого три ряда зрителей, как будто заглядываешь в чёрный питерский двор-колодец.
   Посреди колодца, как постамент, светился белым прямоугольный параллелепипед, только на нём не памятник стоял, а ботинок. А ещё неподвижно лежал человек во втором ботинке и зимней куртке с меховым капюшоном.
   Когда мы занимали свои места, человек уже лежал - десять минут или вечность, кто знает? Мы стали смотреть, что будет. Ничего не было. Потом свет погас и начался спектакль.
   Откуда-то из-под первого ряда на сцену вылезли четыре чёрных человека в масках с бакенбардами и кудрявых париках. Несмотря на их крайнюю узнаваемость, мне первой мыслью пришёл в голову старый фильм про лампу Аладдина. Джинн спрашивает, как лучше всего покарать злого магрибского колдуна: удавить его? утопить? стереть в порошок? "Пусть уходит на все четыре стороны!" - говорит великодушный Аладдин. И раб лампы, незнакомый с человеческими иносказаниями, выполняет просьбу своего господина буквально: злой чародей тут же делится на четыре без остатка и с горестными криками разбегается по белу свету.
   Четыре Александра Сергеевича сняли маски и тоже заговорили все разом. Причём один из них оказался женщиной, но она тоже была Пушкин. Многоликий Пушкин, бесконечный Пушкин, Пушкин наше всё, ни на минуту не умолкающий в молчаливой голове лежащего на постаменте полуобутого персонажа по фамилии Питунин - человека, убитого Пушкиным, именем Пушкина и во имя Пушкина.
   Не могла же я пропустить такое, хоть и опасаюсь современного театра. "Спасти камер-юнкера Пушкина", режиссёр Чехов. Это не псевдоним, а правда.
   Как я могла пропустить Пушкина в постановке Чехова? Да ещё четырёх Пушкиных одновременно.

"Вот вам стол, а вот скамейка..."

   "Вот вам стол, а вот скамейка, взяли в руки карандаш. Наша "АБВГДейка" на экран приходит ваш..." Это я снова погрязла в очередном раритете. Глаза затуманились, смотрят умильно, как маршируют в затылок друг другу буквы с добрыми лицами. Помню! И голову кота отчётливо помню.
Дочка подошла на звук, удивилась. Оценила:
 - Ничего себе, какое многоголосье!
 - А ты как думала! - отвечаю. - Это же стратегическая вещь! Как подводная лодка. На века сделана. Шаинский, между прочим. Это вы сейчас Шаинского не знаете и двухминутные заставки выдержать не в состоянии, а из нас гвозди бы делать!
И дальше помню себе потихонечку.
   В доме моей бабушки обои никогда не отрывались, а во время очередного ремонта просто заклеивались поверх новыми бесконечными слоями. В итоге получилось как на даче аптекаря Янсона: "Под белыми в зелёную шашечку оказались белые в синюю рябу, под рябой - серовато-весенние с плакучими берёзовыми серёжками, под ними лиловые с выпуклыми белыми розами, под лиловыми - коричнево-красные, густо записанные кленовыми листьями, под кленами открылись газеты - освобождены Орёл и Белгород, праздничный салют; под салютом - «народ требует казни кровавых зиновьевско-бухаринских собак»; под собаками -траурная очередь к Ильичу. Из-под Ильича пристально и тревожно, будто и не мазали их крахмальным клейстером, глянули на нас бравые господа офицеры, препоясанные, густо усатые, групповой снимок в Галиции. И уже напоследок, из-под этой братской могилы, из-под могил, могил, могил и могил, на самом дне - крем «Усатин» (а как же!) и: «Всё высшее общество Америки употребляет только чай Коkiо букет ландыша. Склады чаёв Дубинина, Москва Петровка 51», и: «Отчего я так красива и молода? - Ионачивара Масакадо, выдается и высылается бесплатно», и: «Покупая гильзы, не говорите: «Дайте мне коробку хороших гильз», а скажите: ДАЙТЕ ГИЛЬЗЫ КАТЫКА, лишь тогда вы можете быть уверены, что получили гильзы, которые не рвутся, не мнутся, тонки и гигиеничны. ДА, ГИЛЬЗЫ ТОЛЬКО КАТЫКА».
   Так и было. И мы перед сном ковыряли окна в самый первый мир, старались дойти до самой тонкой гильзы, до скелета времени, и заглянуть ещё дальше. И нам почти удавалось, и сны завершали начатое.
   Так и наша память - клеит рябу на цветочек, прикрывает листиком пламенного вождя, слой за слоем отодвигает вглубь заветный день, сберегает крахмальными пелёнами, золотыми саркофагами, грозными молчаливыми пирамидами... Но однажды перед сном получается прорвать и прорваться - в ту субботу, когда мы, сидя на полу, смотрели "АБВГДейку" вдвоём с молочным зубом, который я только что выкрутила из своей нижней челюсти со страхом и облегчением.