Сейчас в голове не время для снега. Но он всё равно так или иначе выпадает. На этот раз - в виде маленькой электронной книги под названием тоже "Снег", автор Максанс Фермин.
Как будто мне кто-то карту бросил: играй. И эпиграф подходящий: "Думать только о белом" (Артур Рембо).
Но я о нём и так только думаю. Я из тех ещё людей, которые знают, что такое "белый шум" - когда телевизионный диктор прощается и отключается вместе с изображением. Всё, отдыхайте, спокойной ночи. А для тех, кто не согласен, экран мельтешит бесцветно и беззвучно до самого утра, и ничего нельзя сделать, приходится отдыхать целую спокойную ночь.
Я думаю о белом с тех пор, как начала смешивать краски. Однажды кто-то в школе сказал, что если смешать все цвета, получится белый. В тот же вечер я проверила дома эту теорию с помощью акварели медовой. Получился немаркий серо-бурый. А белого не бывает. Зато о нём хорошо думается.
О маленькой книге "Снег" сказано, что она моментально стала сенсацией у себя во Франции. А я, дойдя до последней точки, подумала про "синдром Паоло Коэльо" - когда восторженная публика подхватывает и несёт на руках прописные истины, замешанные на банальном и очевидном, но в красивой посуде. И объявляет их культом, и передаёт из рук в руки, из уст в уста.
Удивительно, как просто стало обфурорить людей, как мало нужно им для того, чтобы испытать восторженный шок. Полагаю, от того, что слишком мало стали читать настоящих сказок. Уже минимум два поколения выросло в условиях сказочного недоедания, с так и не взошедшим в сердечных глубинах заветным словом, цветочком аленьким. С так и не найденной кощеевой смертью. Поэтому их так легко прельстить.
Книга "Снег" - это переодевание европейца в японца. Не могу толком объяснить, как отличить даже очень хорошую стилизацию от подлинника. Чувствуется - и всё. Очень давно я читала японский рассказ про то, как дети в сумерках искали цикад и светлячков. Они несли красные фонарики с зажжёнными свечками внутри, и на стенке каждого фонарика был прорезан иероглиф, обозначающий имя ребёнка. Девочка и мальчик остановились друг напротив друга; иероглиф мальчика светился на одежде девочки, а иероглиф девочки - на одежде мальчика...
А "Снег" - это стилизация. И мне понравилось начало.
"Апрельским днём 1884 года Юко исполнилось семнадцать. На юге Японии, на острове Кюсю, зацветали вишни. А на севере море всё ещё сковывали льды. Завершилось эстетическое и духовное воспитание юноши. Настало время выбирать карьеру. В течение многих поколений члены династии Акита посвящали себя религии или военному делу. Но Юко не желал становиться ни священником, ни военным.
- Отец, - сказал он на берегу серебристой реки утром своего дня рождения, - я хочу стать поэтом.
Священник лишь слегка нахмурил брови, но глубокое разочарование отчетливо проявилось на его лице. Солнце играло на неровной поверхности воды. Рыба-луна проплыла меж камней и скрылась под деревянным мостом.
- Поэзия - это не профессия. Это трата времени. Стихи похожи на утекающую воду. Такую, как эта река.Юко опустил взгляд на безмолвный поток Потом повернулся к отцу и сказал:
- Именно этим я и хочу заниматься. Хочу научиться смотреть как проходит время.
Шли месяцы. Летом 1884 года Юко написал семьдесят семь хокку, одно лучше другого. Утром поблекшего солнца на его плечо села бабочка и оставила нежный звёздный след, который смыл июньский дождь. Иногда в послеобеденные часы он ходил слушать песни девушек, собирающих чай. На следующий день на своем пороге он нашел мёртвую ящерицу.
А больше ничего не происходило.
К большому сожалению отца, в самом начале 1885 года Юко начал карьеру поэта. Он решил не писать ничего, кроме стихов, воспевающих красоту снега. Он нашёл свой путь. Он знал, что никогда не оставит эту сверкающую жизнь.
Зимой каждый день он рано выходил из дома и направлялся к горе. Он всегда приходил в одно и то же место, чтобы сочинять стихи. Он садился под деревом и проводил там долгие часы, выбирая семнадцать самых красивых слогов в мире. А сочинив свое стихотворение, записывал его на листке шёлковой бумаги.
Каждый день новое стихотворение, новое вдохновение, новый лист бумаги. Каждый день другой пейзаж, другой свет. Но всегда хокку и снег. Пока не наступит вечер.
Он всегда возвращался домой к началу чайной церемонии."
Однажды в дом отца Юко пришёл придворный поэт императора, ему понравились снежные хокку, несмотря на то что они слишком белые, и он пригласил Юко ко двору. Отец счастлив, а сын в своём мире.
"Когда Юко вернулся с горы и узнал, что посторонний прочёл его стихи, и, что ещё хуже, они ему понравились, он впал в бешенство.
- Это всего лишь наброски. Я ещё ничего не знаю о моём искусстве.
- Но тебя уже требуют ко двору! Это большая, большая честь, - ответил ему отец.
- Нет, - сказал Юко, - это низость.
Когда священник точно передал слова придворного поэта, Юко вскипел:
- Да что он знает о живописи и её цветах? Есть десять тысяч способов написать, десять тысяч способов нарисовать стихи, но для меня все они похожи на снег. Я пойду к императору, когда напишу десять тысяч слогов, десять тысяч слогов удивительной белизны. И ни слогом меньше.
- Но ведь десять тысяч слогов - это около пятисот девяноста хокку! Если ты будешь писать семьдесят семь стихотворений в год, это займет целых семь лет.
- Значит, я явлюсь ко двору через семь лет.
Отец и сын больше никогда не говорили о визите придворного поэта.
Этой весной Юко сдержал обещание и не написал ни одного хокку.
Всё, чем он занимался, - это вдыхал запах цветов вишни в зелёном саду.
Летом он дышал ароматом лесного мёда под взглядом луны и горных вершин.
В первые дни грозы в грязи у реки он нашел лисичку.
Это был ароматный и спокойный год."
Я представила, как в наши дни человека приглашают ко двору, а он в ответ:"Я сейчас не могу, я ещё слабый профессионал, вот подучусь ещё семь лет, и тогда..." А ему: "Да кто тебя будет ждать семь лет, чудик! Посмотри, какая у нас пачка резюме! Свято место пусто не бывает."
Всё так. Но подумайте, как бы сразу и к лучшему изменилась жизнь на Земле, если бы каждый её житель точно знал, что его будут ждать семь лет?
Потом начался Коэльо во всей красе: стихи Юко слишком белые, и он идёт через горы учиться искусству цвета у великого мастера Сосэки. Мастер всё знает про цвет, но, естественно, абсолютно слеп. Он даёт Юко незабываемый, культовый урок.
"Ученье у мастера не было похоже ни на какое другое.
Утром первого урока, у озаёенной рассветом реки, он попросил Юко закрыть глаза и представить себе цвет.
- Вокруг тебя нет цвета. Он внутри тебя. Снаружи только свет, - сказал он.
- Что ты видишь?
- Ничего. С закрытыми глазами я вижу только темноту. А вы?
- А я - нет, ответил Сосэки. - Я вижу синих лягушек и жёлтое небо. Ну и кто из нас слепой?
Юко хотел сказать ему, что небо не жёлтое, а лягушки не синие, но воздержался от комментариев. Возможно, старик просто сошёл с ума. Он не хотел его разочаровывать.
- Учитель, - сказал он, - я начинаю видеть.
- Что ты видишь?
- Я вижу красные деревья.
- Идиот, - сказал Сосэки. - Не может быть. Здесь нет деревьев.
На следующее утро учитель снова попросил Юко закрыть глаза и сказал:
- Свет внутри. Он в тебе. Только цвет снаружи. Закрой глаза и скажи мне, что ты видишь.
- Учитель, - сказал Юко, - я вижу белый свет снега.
На этих словах ему захотелось смеяться. Стояло прекрасное весеннее утро. Солнце грело как печка.
- Это верно, - сказал Сосэки, - здесь был снег зимой. Ты становишься зрячим."
В самом конце мне опять понравилось.
"Когда он добрался до дома, отец спросил о путешествии и уроках мастера. Но Юко не ответил. Он закрылся в своей мастерской и не выходил оттуда несколько дней.
Однажды утром, не удержавшись, священник потребовал объяснить это добровольное заточение. Юко ответил:
- Отец, Сосэки больше нет. Теперь оставьте меня, я должен почтить его память.
Он закрылся на два оборота и заплакал."
"На два оборота" - это впечатляет. Почти как белое, о котором изо всех сил стараешься не думать. Но всё равно думаешь только о нём.
Как будто мне кто-то карту бросил: играй. И эпиграф подходящий: "Думать только о белом" (Артур Рембо).
Но я о нём и так только думаю. Я из тех ещё людей, которые знают, что такое "белый шум" - когда телевизионный диктор прощается и отключается вместе с изображением. Всё, отдыхайте, спокойной ночи. А для тех, кто не согласен, экран мельтешит бесцветно и беззвучно до самого утра, и ничего нельзя сделать, приходится отдыхать целую спокойную ночь.
Я думаю о белом с тех пор, как начала смешивать краски. Однажды кто-то в школе сказал, что если смешать все цвета, получится белый. В тот же вечер я проверила дома эту теорию с помощью акварели медовой. Получился немаркий серо-бурый. А белого не бывает. Зато о нём хорошо думается.
О маленькой книге "Снег" сказано, что она моментально стала сенсацией у себя во Франции. А я, дойдя до последней точки, подумала про "синдром Паоло Коэльо" - когда восторженная публика подхватывает и несёт на руках прописные истины, замешанные на банальном и очевидном, но в красивой посуде. И объявляет их культом, и передаёт из рук в руки, из уст в уста.
Удивительно, как просто стало обфурорить людей, как мало нужно им для того, чтобы испытать восторженный шок. Полагаю, от того, что слишком мало стали читать настоящих сказок. Уже минимум два поколения выросло в условиях сказочного недоедания, с так и не взошедшим в сердечных глубинах заветным словом, цветочком аленьким. С так и не найденной кощеевой смертью. Поэтому их так легко прельстить.
Книга "Снег" - это переодевание европейца в японца. Не могу толком объяснить, как отличить даже очень хорошую стилизацию от подлинника. Чувствуется - и всё. Очень давно я читала японский рассказ про то, как дети в сумерках искали цикад и светлячков. Они несли красные фонарики с зажжёнными свечками внутри, и на стенке каждого фонарика был прорезан иероглиф, обозначающий имя ребёнка. Девочка и мальчик остановились друг напротив друга; иероглиф мальчика светился на одежде девочки, а иероглиф девочки - на одежде мальчика...
А "Снег" - это стилизация. И мне понравилось начало.
"Апрельским днём 1884 года Юко исполнилось семнадцать. На юге Японии, на острове Кюсю, зацветали вишни. А на севере море всё ещё сковывали льды. Завершилось эстетическое и духовное воспитание юноши. Настало время выбирать карьеру. В течение многих поколений члены династии Акита посвящали себя религии или военному делу. Но Юко не желал становиться ни священником, ни военным.
- Отец, - сказал он на берегу серебристой реки утром своего дня рождения, - я хочу стать поэтом.
Священник лишь слегка нахмурил брови, но глубокое разочарование отчетливо проявилось на его лице. Солнце играло на неровной поверхности воды. Рыба-луна проплыла меж камней и скрылась под деревянным мостом.
- Поэзия - это не профессия. Это трата времени. Стихи похожи на утекающую воду. Такую, как эта река.Юко опустил взгляд на безмолвный поток Потом повернулся к отцу и сказал:
- Именно этим я и хочу заниматься. Хочу научиться смотреть как проходит время.
Шли месяцы. Летом 1884 года Юко написал семьдесят семь хокку, одно лучше другого. Утром поблекшего солнца на его плечо села бабочка и оставила нежный звёздный след, который смыл июньский дождь. Иногда в послеобеденные часы он ходил слушать песни девушек, собирающих чай. На следующий день на своем пороге он нашел мёртвую ящерицу.
А больше ничего не происходило.
К большому сожалению отца, в самом начале 1885 года Юко начал карьеру поэта. Он решил не писать ничего, кроме стихов, воспевающих красоту снега. Он нашёл свой путь. Он знал, что никогда не оставит эту сверкающую жизнь.
Зимой каждый день он рано выходил из дома и направлялся к горе. Он всегда приходил в одно и то же место, чтобы сочинять стихи. Он садился под деревом и проводил там долгие часы, выбирая семнадцать самых красивых слогов в мире. А сочинив свое стихотворение, записывал его на листке шёлковой бумаги.
Каждый день новое стихотворение, новое вдохновение, новый лист бумаги. Каждый день другой пейзаж, другой свет. Но всегда хокку и снег. Пока не наступит вечер.
Он всегда возвращался домой к началу чайной церемонии."
Однажды в дом отца Юко пришёл придворный поэт императора, ему понравились снежные хокку, несмотря на то что они слишком белые, и он пригласил Юко ко двору. Отец счастлив, а сын в своём мире.
"Когда Юко вернулся с горы и узнал, что посторонний прочёл его стихи, и, что ещё хуже, они ему понравились, он впал в бешенство.
- Это всего лишь наброски. Я ещё ничего не знаю о моём искусстве.
- Но тебя уже требуют ко двору! Это большая, большая честь, - ответил ему отец.
- Нет, - сказал Юко, - это низость.
Когда священник точно передал слова придворного поэта, Юко вскипел:
- Да что он знает о живописи и её цветах? Есть десять тысяч способов написать, десять тысяч способов нарисовать стихи, но для меня все они похожи на снег. Я пойду к императору, когда напишу десять тысяч слогов, десять тысяч слогов удивительной белизны. И ни слогом меньше.
- Но ведь десять тысяч слогов - это около пятисот девяноста хокку! Если ты будешь писать семьдесят семь стихотворений в год, это займет целых семь лет.
- Значит, я явлюсь ко двору через семь лет.
Отец и сын больше никогда не говорили о визите придворного поэта.
Этой весной Юко сдержал обещание и не написал ни одного хокку.
Всё, чем он занимался, - это вдыхал запах цветов вишни в зелёном саду.
Летом он дышал ароматом лесного мёда под взглядом луны и горных вершин.
В первые дни грозы в грязи у реки он нашел лисичку.
Это был ароматный и спокойный год."
Я представила, как в наши дни человека приглашают ко двору, а он в ответ:"Я сейчас не могу, я ещё слабый профессионал, вот подучусь ещё семь лет, и тогда..." А ему: "Да кто тебя будет ждать семь лет, чудик! Посмотри, какая у нас пачка резюме! Свято место пусто не бывает."
Всё так. Но подумайте, как бы сразу и к лучшему изменилась жизнь на Земле, если бы каждый её житель точно знал, что его будут ждать семь лет?
Потом начался Коэльо во всей красе: стихи Юко слишком белые, и он идёт через горы учиться искусству цвета у великого мастера Сосэки. Мастер всё знает про цвет, но, естественно, абсолютно слеп. Он даёт Юко незабываемый, культовый урок.
"Ученье у мастера не было похоже ни на какое другое.
Утром первого урока, у озаёенной рассветом реки, он попросил Юко закрыть глаза и представить себе цвет.
- Вокруг тебя нет цвета. Он внутри тебя. Снаружи только свет, - сказал он.
- Что ты видишь?
- Ничего. С закрытыми глазами я вижу только темноту. А вы?
- А я - нет, ответил Сосэки. - Я вижу синих лягушек и жёлтое небо. Ну и кто из нас слепой?
Юко хотел сказать ему, что небо не жёлтое, а лягушки не синие, но воздержался от комментариев. Возможно, старик просто сошёл с ума. Он не хотел его разочаровывать.
- Учитель, - сказал он, - я начинаю видеть.
- Что ты видишь?
- Я вижу красные деревья.
- Идиот, - сказал Сосэки. - Не может быть. Здесь нет деревьев.
На следующее утро учитель снова попросил Юко закрыть глаза и сказал:
- Свет внутри. Он в тебе. Только цвет снаружи. Закрой глаза и скажи мне, что ты видишь.
- Учитель, - сказал Юко, - я вижу белый свет снега.
На этих словах ему захотелось смеяться. Стояло прекрасное весеннее утро. Солнце грело как печка.
- Это верно, - сказал Сосэки, - здесь был снег зимой. Ты становишься зрячим."
В самом конце мне опять понравилось.
"Когда он добрался до дома, отец спросил о путешествии и уроках мастера. Но Юко не ответил. Он закрылся в своей мастерской и не выходил оттуда несколько дней.
Однажды утром, не удержавшись, священник потребовал объяснить это добровольное заточение. Юко ответил:
- Отец, Сосэки больше нет. Теперь оставьте меня, я должен почтить его память.
Он закрылся на два оборота и заплакал."
"На два оборота" - это впечатляет. Почти как белое, о котором изо всех сил стараешься не думать. Но всё равно думаешь только о нём.
Комментариев нет:
Отправить комментарий