 |
| Твой мир, твой путь... |
А может, всё не так? Что Грозному лепота, то предобрейшему смерть? Он ведь был зверский царь, полностью средневековый человек своего времени. Хитрый, прозорливый, и пытками лично не брезговал. Он сразу сообразил, как плотно набиты эти безликие строения самыми разными людьми. Какое это бесконечное и не всегда осознаваемое мучение: годами жить в проходной комнате, без малейшей надежды на собственную - с дверью и замком, и чтобы диван с кроватью отдельно, а не два в одном. Какая это пытка для души и тела: слушать гудение соседского пылесоса, запах соседского супа, музыку соседей, бурную личную жизнь соседей, собаку соседей... Не иметь возможности втиснуть холодильник в кухню площадью 5 квадратных метров и поставить цветочный горшок на подоконник шириной 5 сантиметров. Видеть в окне напротив точно такую же комнату, миллион таких же комнат и этажей - до самого неба.
Ивану Грозному и не снился такой размах, такое грандиозное издевательство над личностью. Конечно, ему лепота. И нет ли здесь тайной усмешки режиссёра - прославленного мастера кинокомедии Леонида Гайдая?
А что за наслаждение было бы царю на самой окраине большого города, где ровными рядами расставлены детали многоэтажного конструктора, и ничего более - безупречный геометрический бред, симметрично населённое пространство. И ветер гуляет свободно, дико; и никому не известно, что там, за краем - чья жизнь? тьма или просторы?
По строению мозга я считаю себя человеком архаичным, персонажем народной сказки, которому изба и двор добры, а прямо за забором начинается дремучий лес, населённый волчками, Лихами Одноглазыми, избушками на курьих ножках и прочими испытаниями.
Так было в детстве. В шесть лет я уже гуляла вполне самостоятельно, чаще всего с лучшей подружкой Инкой Павлюк. Мы без конца переходили из моего двора в Инкин и обратно. Сейчас я могла бы преодолеть это расстояние за 5 минут, но тогда нам казалось, что мы великие путешественники, исследователи своей законной территории.
Напротив Инкиного подъезда была горка, на которой, за плотным сетчатым забором, громоздились цилиндры алюминиевого цвета с красной и грозной надписью на боку "Пропан! Огнеопасно!" Я не знала, кто такой этот пропан. Наверное, страж, который запрещает идти дальше: там огнеопасно, там гуси-лебеди и кикимора болотная. И мы не ходили дальше пропана.
Я и теперь, переезжая по мосту с родного правого берега на берег левый, чувствую какое-то беспокойство и напряжение. Желаю поскорее вернуться обратно, подозреваю, что у Кощея Бессмертного ещё не до конца выполнен план по похищению Василис.
Однажды, собравшись навестить подругу, я села не в тот автобус, и он увёз меня в отдалённый район Снегири. Красивое название, но я встревожилась, увидев проплывающие за окном незнакомые миры, и поспешила выйти. И оказалась совершенно одна в зимне-бело-бетонном пространстве. Вдоль дороги тянулась глухая стена, за ней зиял чёрными оконными провалами недостроенный дом. Все достроенные дома вокруг были так же безжизненны и абсолютно неотличимы друг от друга. И ни одного человека, несмотря на самый разгар дня. Потом с заброшенной стройки медленно вышла крупная ничья собака и посмотрела на меня.
И тут мне ясно открылся "арзамасский ужас" Льва Николаевича Толстого - когда он внезапно проснулся в белёной кубической комнате и почувствовал приступ сильнейшей духовной тоски, окончательной и неконтролируемой. Я не понимала, где нахожусь, и куда подевалось разом всё население Земли.
Вдруг из-за поворота показался автобус. Он возвращался, он вёз прочь отсюда. Я подумала, что если сейчас побегу, крупная ничья собака среагирует на мои мелькающие пятки и захочет кусать. Но белый ужас оказался сильнее. Кажется, ещё никогда в жизни я не бегала так быстро. Собака не стала меня преследовать, осталась в своём параллельном мире. А я, запрыгнув в автобус, с облегчением обнаружила, что люди на нашей планете ещё не кончились, пусть даже геометрия спальных районов и пытается доказать обратное.
Моё детство прошло в обычной, типовой пятиэтажке. Правда, не панельной, а кирпичной - поэтому соседи не так яростно врывались в личную жизнь друг друга. Но холодильник на кухне не помещался строго по канону. А ванная, с позволения сказать, комната размером была чуть больше того холодильника, и человек входил в неё не как самостоятельная личность, а как продукт со сроком годности, навеки напечатанным на лице.
Иное нельзя было даже представить себе. Если человеку с самого начала говорить, что кошка - это жираф, он так и будет думать. Да, кошка - это жираф, а ванная, ещё раз прошу прощения, комната, должна быть чуть больше холодильника. Вот бы ещё прорубить из неё окно на кухню, как у некоторых моих подруг! А вот совмещать, как у некоторых других подруг, ни с чем не нужно.
Я смотрела снисходительно, как в фильме про Робин Гуда заклятый недруг лесного разбойника шериф Ноттингемский погружается для омовения в огромную лохань с водой. На лице шерифа сплошное блаженство, вот ему подают халат. А вокруг простирается необозримое помещение, размером в 15 типовых квартир.
Ну что это за ванная? Дикость какая-то. Вот у нас ванная - это да! Не ванная, а лепота. И вообще, кошка - это жираф.
Возможно, лепота постепенно одержала бы во мне окончательную победу, если бы не другие дома моей жизни. Баб-Тасин домик в деревне стоял так близко от железной дороги, что весь вибрировал от проходящих мимо поездов. Очень скоро мы перестали обращать внимание на эту дрожь, спали и дальше на своих панцирных кроватях, на громадных подушках-чистый пух.
Воздух в комнате был полотняно-свежий, окна не по-сибирски огромные и высокие. На стене висел портрет артистки Дорониной, крупный розовый ёлочный шар, копия картины "Три богатыря" и твёрдая коричневая дамская сумочка. Этот порядок не нарушался десятилетиями. Очень хотелось знать, что лежит в сумочке, но это было для меня колоссальное табу, и до сих пор табу: рыться в чужих вещах преступно. В конце-концов мы с братом не выдержали и нарушили. Но в сумочке не оказалось ничего интересного, никакого тайного плана и самоцветов - какие-то документы, бумаги, паспорт, из которого мы узнали, что настоящее имя бабы Таси - Анастасия Федотовна.
Был ещё в той комнате старинный комод, вешалка в форме оленьих рогов, этажерка с книгами и журналами. Я перечитывала их по порядку каждое лето, вдоль и поперёк. А через много лет нашла в интернет-букинисте и заказала по почте в точности такую же "Нитку кораллов" Аделаиды Котовщиковой - необыкновенные рассказы про юг, про Ленинград, про похожую на нашу деревню.
Однажды я её читала снова, а к деду пришёл Витьша Малышкин - сухонький, очень смуглый и малозубый сосед. В детстве мать ударила его поленом за какую-то провинность, и у Витьши отнялись ноги. Со своими костылями он управлялся мастерски, ловкость и силу имел необычайную - на спор забирался на телеграфный столб при помощи одних только рук.
Увидев у меня книгу, Витьша заинтересовался, что это такое, громко прочитал по слогам: "Ни-ки-та Ко-ра-лов!" (ударение он сделал на последнем слоге). Мне было 7 лет, Витьше приблизительно 50. Про себя я отметила, что читаю получше его, а вслух сказала: "Не Коралов, а кораллов." Но Витьша не знал, что такое кораллы, и мы с ним не поняли друг друга.
А может, это и не Витьша был вовсе? Может, другой сосед - Кольша Ишин, муж крепкой ясноглазой Аньши? Или бородатый Серёнька, или Кеня, или кудрявый Никола Драничников по прозвищу Драник? Простые, ничем не примечательные персонажи, почти ушедшие в забвение, которые сами не знали, что навеки спасают меня от лепоты. Я и сама этого не знала тогда.
А дед мой был колдун. Ему было открыто заветное слово.
Дом другой бабушки, краснохолмской бабы Ани, был построен 200 лет назад самым первым прадедом. Вокруг дома вольно разрастался яблоневый сад. Баба Аня мешками сушила яблоки на компот, чай всегда пила из своей толстостенной бежевой кружки, на боку которой была нарисована - легко, изящно - Спасская башня. От любой болезни она лечилась только лесом - брала огромную корзину и уезжала на целый день. Возвращалась вечером здоровая и с грибами, в 5 лет я знала наизусть все их имена.
В доме бабы Ани было много старинных вещей, а в красном углу висели иконы. Только один раз в жизни я видела, как баба Аня молится - наутро после смерти деда. Мне было 9 лет, и я ни о чём не спрашивала. Сама постепенно догадалась о том, что кошка - это не жираф.
Я ведь архаичный по строению мозга человек, персонаж народной сказки. Всё, что в доме, в ограде - вот это моё, безо всякой лепоты: насквозь прочитанные книги, странные человеческие свойства, таинственные сумочки с настоящим именем внутри, слово и молитва, и чай из постоянной кружки. И пусть проносится мимо поезд - куда-то за край, прямо в дремучий лес, в царство серых волчков, липовых медвежьих ног и молодильных яблок.
Комментариев нет:
Отправить комментарий