Чужой месяц

 

 Когда-то январь казался мне самым бесконечным месяцем в мире. Теперь уже не так, теперь всё быстро течёт, но когда-то я просто приходила в отчаянье от января: так надоел, что держаться нету больше сил, а он заканчиваться, кажется, и не собирается.
   В последнем школьном классе я прочитала стихотворение И. Бродского и была поражена громом: это ведь в точности про все январи моей жизни. И так точно знает. Оказывается, он тоже терпеть не мог физкультуру.
                          Тёмно-синее утро в заиндевевшей раме
                          напоминает улицу с горящими фонарями,
                          ледяную дорожку, перекрёстки, сугробы,
                          толчею в раздевалке в восточном конце Европы.
                          Там звучит "ганнибал" из худого мешка на стуле,
                          сильно пахнут подмышками брусья на физкультуре;
                          что до чёрной доски, от которой мороз по коже,
                          так и осталась чёрной. И сзади тоже.
                          Дребезжащий звонок серебристый иней
                          преобразил в кристалл. Насчёт параллельных линий
                          всё оказалось правдой и в кость оделось;
                          неохота вставать. Никогда не хотелось.
   Январь был похож на пожизненное заключение. На конфету "Холодок", сделанную по ГОСТу, противоречащему всем человеческим стандартам: это были толстые белые таблетки на манер аскорбиновой кислоты, только мятные - сначала приятно, а потом невыносимо, до выпученных глаз, до потери членораздельной речи. Я выплёвывала "Холодок" в самой середине, вдыхала ледяной воздух комнатной температуры. Но не могла вот так же на полпути взять и бросить январь.
   Нужно было до конца идти из пункта А в пункт Б, пытаться хоть в общих чертах понять геометрию, читать другие стихи Бродского про меня. Читать про себя, читать вслух.
   Изменения в природе поражали, как мешком по голове. Когда поднимаешь глаза от книги в пять вечера, а за окном вдруг светло.
   Что происходит на свете? Просто зима, полагаете вы? Полагаю, это всего лишь увеличенный день бесконечного января. А книга, от которой удалось поднять глаза, была грустной и живой - о том, как страдают. И мне тоже грустно, мне живо от того, что день так внезапно подрос. А я и не заметила. Чужие дни быстро растут. Январь - чужой мне месяц.
   Дверь в чужую подворотню, чужое дорогое мороженое, чужие времена... Теперь уже не так, теперь быстро всё проходит, но я по-прежнему остро переживаю этот внезапный момент, этот болезненный толчок: день увеличился, и дальше будет больше. Долго, ясно. Сочинение по репродукции картины Саврасова "Грачи прилетели". Она тревожит меня, и не знаю, что писать, грызу синий колпачок шариковой ручки. Вода, синее, торжество прибывшего дня, которое я нечаянно заметила ещё в январе.
   Потом я привыкну, перестану обращать внимание. Пока однажды, приблизительно в конце июля, не спохвачусь в обратную сторону - как темны стали ночи, как прохладна роса, и до новых яблок уже рукой подать. До родного августа, до моей части года.
   И мне опять захочется задавать друзьям каверзные вопросы: "А вам бы не хотелось посмотреть полярную ночь - как такое вообще бывает?" "Что ты! Что ты!, - замашут на меня друзья руками и чесноком. - Мы так хотим, чтобы лето не кончалось, чтоб оно за нами мчалось. Или мы за ним - в Тайланд хотим Новый год встречать... месяца на три."
   А я думаю, что моя психика не угнеталась бы в полярной ночи. А после мечтаю полярный день. И как будто календаря нет, не изобрели ещё. Одно только чистое время - бесконечное, быстрое. Живое и грустное. Посмотреть на него немного и дальше идти себе - из пункта А в пункт Б.