 |
| Нравилось |
Древние времена, когда не болели. Почти. Когда аспирин был главным способом. Им не страшили, не кошмарили последствиями, а растворяли в ложке тёплой воды, чтобы сразу и наверняка. Непроизносимая кислота. Но ничего, пусть. Зато потом счастье. Завтра прямо с утра я останусь дома, в теплоте и темноте. И ранец мой останется. И сменная обувь с красными от мастики подошвами.
Я согласна на кислоту, раз нет никакого другого способа. Я согласна на мёд из матовой трёхлитровой банки, на бесконечное тёплое питьё - через не хочу, через не могу. Я не понимала детей из книжек: они грустили сквозь оконное стекло с обвязанными тёплым шарфом горлами. В те редкие счастливые дни, когда с утра можно было законно остаться в теплоте и темноте, мне совершенно некогда было тоскливо смотреть в окно. До сих пор не понимаю фразы: "Да пошли! Чего дома сидеть? Скучно!" Кому как - вот что я на это отвечу.
Но нестрашная кислота и мёд через не хочу редко случались в моей жизни. Тогда не болели, а ели снег. Много снега.
Рукой прямо в шерстяной варежке обламывали себе сосульку покрупнее, прозрачную - хруп. Если смотреть сквозь неё на мир, на двор - станет волнисто на душе, чудно, неясно. Хруп-хруп. Тает во мне по кусочкам и мир наш, и двор наш. Зубы скользят по гололёду. И уже известно, что на большой витрине "стеклянного" магазина нарисован во всю ширь добротный Дед Мороз, и Снегурочка в высокой короне, и снежинок тьма. И они снова явятся мне таинственно, зазеркально, с той стороны, когда пойдём за хлебом, за ванильными булочками по 8 копеек, за плиткой квадратных сливочных ирисок.
Сквозь непрерывные сумерки декабря пойдёт рядом со мной по жизни эта белая борода в завитушках, эта выгнутая шея гнедого коня, эти красные внучатые сапожки на каблуках.
Ещё много дней впереди, но уже скоро мы будем грызть вот так же длинные леденцы-карандаши, приберегая напоследок самый вкусный жёлтый. Но пока у нас репетиция - несладкая прозрачная ломаная репетиция, после которой никто никогда не болен. Только двор и мир струятся в горле, и все мои закутанные друзья, среди которых даже встречаются любители манной каши.
Древние времена. Когда манная каша была главным способом. Ей не страшили, не кошмарили последствиями. С неё начинали, а не с брокколи.
Когда мы окончили пятый класс, у моей подруги внезапно родился младший брат. Это было так странно. У всех окружающих старших и младших разница была два года или три. Пять лет отсилы. А тут целых двенадцать. Очень сильно младший мальчик. Мы уже сдали учебники по географии, а он спит в кроватке и весит чуть больше кота. Это казалось настолько невозможным, что потом, в моей взрослой жизни, никак иначе просто быть не могло.
Я рассматривала в квартире подруги таинственные предметы из каких-то других, прочно растаявших времён: распашонку, крошечные штаны-ползунки, погремушку, а потом, когда пришла другая зима - бутылочку с жидкой манной кашей.
Приблизительно в это время мы окончательно перестали обламывать сосульки и есть снег. Мы перестали всматриваться в зазеркального Деда Мороза, просто забегали в магазин за хлебом. Забывали дома сменную обувь со следами мастики, штурмовали очередной учебник географии. Ручки всех доступных шкафов в квартире моей подруги были прочно завязаны верёвками - от младшего брата.
А тем временем с неба медленно и густо падал съедобный снег. Весь двор в субботний день расстилал на нём свои печальные паласы. Шуршали веники, стучали выбивалки. Паласы веселели на глазах. Их скатывали в рулоны, воспрянувших всеми узорами, помолодевших, уносили в комнатное тепло. Ступать по ним было холодно и свежо.
На дворе оставался один только серый прямоугольник, но его очень скоро засыпало новым, белым, радостным. Будто и не было ничего.
Древние времена, когда не болели, предвкушали лимонные леденцы, удивлялись внезапному младшему брату подруги, любили манную кашу, оставляли всё пыльное во дворе.
Ели снег. Он падал, а мы ели. Очень много снега.
Комментариев нет:
Отправить комментарий