Не у нас ли пахнет сдобой?

 

   Позже всех вечером возвращается домой наша дочь. Начало десятого - уже полностью чёрно-белое время: только снег и тьма, тьма и снег. А потом звонит домофон, и я открываю дверь на тусклую площадку. И смотрю, как из глубин подъезда медленно поднимается по лестнице плотно набитый умениями и навыками чёрный рюкзак, и восходит к нам на этаж огромный планшет в специальной сумке через плечо (в метро не всегда безмолвно пропускают, просят показать - не теракт ли?). Медленно восходит ноябрьское лицо с лёгким морозом, с надеждой и вопросом:
 - Мама, это не у нас так пахнет сдобой?
 - У нас, - отвечаю я, гордясь собой. - А что, чувствуется?
 - Сразу, как заходишь в подъезд, - отвечает Эвелина, покачивая в последней свободной руке каким-то дополнительным пакетом, тяжёлым на вид.
 - Что это ещё? - спрашиваю я.
 - Темпера! - отвечает дочь. - Купила в "Лавке художника" темперы на две тысячи рублей!
Сбросив рюкзак и планшет, лёгкими округлыми движениями извлекала она на свет один за другим серебристые, плотно набитые, аппетитно перестукивающие тюбики. Перебирала любовно.
   А главная новость была такая: рисовала до трёх ночи, но строгий преподаватель забраковал всё, подчистую. Конечно, трудно. Зато в миллион раз лучше, чем в школе. Сегодня опять надо рисовать.
 - А ватрушку ты будешь есть? - спросила я.
 - Буду! - ответила Эвелина.
Не зря в тот вечер пахло сдобой именно у нас.
   Однажды я выбрала для себя начинку раз и навсегда - творог. Твёрдо. Ватрушки моего детства были хороши по краям, но в центре портились, неизменно сходились, упирались в толстый приторный слой яблочного повидла. Никакого другого тогда, кажется, просто не существовало в природе. Я имею в виду - из хоть как-то съедобных. Потому что второе магазинное, сливовое, чёрное и тягучее, как дёготь, в пищу было абсолютно непригодным. На меня всегда наваливалась недетская тоска от одного только вида его в пол-литровой банке.
   Третий был и вовсе джем. Он появился годами позже, в развесёлых жестянках. И сам развесёлый - полупрозрачный, золотой, ананасовый. Видимо, в странах крепкой дружбы случился в ту пору небывало крепкий урожай, если даже до Сибири докатилось в больших количествах.
   Смотреть на полную ложку экзотики было интересно и приятно, есть - как-то так. Непонятно. Всё-таки яблочное повидло было добрее и милее. Как Бармалей после крокодила. Условно съедобное в небольших количествах. Нагрузка к остальной ватрушке. Я всегда оставляла повидло. Оно, густо и непоколебимо держа форму, лежало в аккуратном углублении, которое я никогда не могла повторить в домашних условиях, как ни пыталась.
   Вот я беру стакан с плоским дном, так? Сильно давлю в самый центр заготовки. Но пышное, хорошо подошедшее тесто моментально расправляется в обратную сторону, дави-не дави. Вот и кладу любимый творог просто сверху, просто ложкой, от души, на грани - чтобы захотел убежать, но не смог, остановился в двух сантиметрах от края. Вот это ватрушки! Ловкость рук и никакого повидла.
   Почему-то в доме моего детства никогда не пекли ватрушки с творогом. Блинчики были, сырники, вареники... А ватрушки я потом уже освоила сама, позже, по велению души. Ещё в полную силу стояла на земле эпоха самодельного теста, эра живых дрожжей. И было не лень делать так, чтобы у нас пахло сдобой.
   Никто не боялся булок и пирогов со всеми начинками. В старой книге "О вкусной и здоровой пище" я обнаружила рецепт, который на несколько лет стал моим любимым и единственным. "Булочки шанежки" назывался он - какое-то несусветное количество желтков (а белки куда прикажете девать?), сахара и сливочного масла, сверху мазать сметанным покрытием... Тесто должно подойти три раза. Но даже этот момент не пугал. Три так три. Я полностью доверяла книге. И она не обманывала, давала обещанное.
   На первом курсе наше уютное литературное объединение пило чай со славными шанежками под Новый год. И руководитель с гитарой, блаженно кусая пышный сдобный булкин бок, вспоминал далёкие детские годы (он страшно старый был - целых 28 лет!). Тот самый вкус, приговаривал он, тот самый аромат. Потом ударял по струнам, пел нам своё:
                                   Индюки носят галстуки,
                                   Гуси носят шляпы,
                                   Петухи носят звонкие шпоры.
                                   А поэтам остались одни разговоры...                                  
   И мы разговаривали одни. Это всё по правде было. Это правда были мы. И месить было не лень.
   Потом я открыла ватрушки. Я сооружала огромное блюдо творожных ватрушек, ожидая в гости своего будущего тогда ещё мужа. И сама удивлялась, какая немыслимая выходила у меня тёплая красота. И вот приходил он со своим растущим организмом. Хорошо, что у меня в придачу к ватрушкам был такой богатый внутренний мир.
   Потом я тоже месила, потом ещё. Было и прошло уютное наше ЛИТО, скрылись за горизонтом быстрые студенческие годы. Как-то незаметно наступила эпоха готового теста. Стали продавать очень приличное - так зачем напрасно руки трудить? Живые дрожжи - их теперь ещё поискать нужно, а сухие в бумажном конвертике - это слёзы. Кто знает, тот поймёт. И вообще. Поговорить бы нам одним.
   Никакой трагедии не случится, если я куплю сейчас этот тяжёлый холодный пакет, и выложу его мягкое цепкое содержимое на тарелку, и оно очень скоро вспухнет в тепле ровно на 11 хороших ватрушек. И я, презирая стакан с плоским донцем, не пожалею творога. И самая последняя заготовка останется сиротой из-за моего дурного глазомера. И я находчиво увенчаю её остатками черносмородинового варенья (своё, родное, не путать с повидлом).
   И очень скоро у нас, да, именно у нас, будет пахнуть сдобой. И всяк входящий в подъезд прислушается. Может, и вспомнит что-то: как добреют, как ждут, как остались одни разговоры.
   И дочка съест одну, и очень требовательный преподаватель одобрит её эскизы.
И муж съест сразу две, помня о моём богатом внутреннем мире.