В снеге первом

   Такую погоду, как у нас внезапно сделалось за окном, местное человечество (особенно автомобильное) любит приблизительно так же, как варёный лук. То есть терпеливо вылавливает и развешивает по краям тарелки. Старается пережить.
   Но встречаются и любители-безумцы. Это выше всякого понимания. Они в суп кладут специально неразрезанную, они забирают мягкую, полупрозрачную целиком себе. Семейство, собравшееся за обедом, отводит взоры. Спрашивает: "Скажи, как ты можешь?"
   "Не скажу, - отвечает луковый ценитель, без отрыва от наслаждения. - Любовь - чувство иррациональное."
   Редко, но случается. С варёным луком и с такой погодой, как у нас внезапно сделалось за окном. В снеге первом весь мой город.
   Всегда в этот день находится кто-нибудь из подруг в моём телефоне или вКонтакте с вопросом: "Ну что, радуешься?" "Радуюсь, но ещё не в полную силу, - отвечаю я. - Мне ноябрь ещё больше нравится."
Не подумайте, что это троллинг.
   "Боже правый!" - стонет в ответ подруга. Про голые ветки начинает говорить, про всё ужасное.
   А я что могу сделать? Любовь - чувство иррациональное.
   Первоначальную осень предпочитать легко. Короткую, дивную. Тепло, тихо, краски, паутина. Ломится всеми плодами земли. Но когда прекрасная прямо на глазах превращается в Квазимодо, начинают дружно опускать взоры: извини, но мы с тобой такие разные. Горб мешает наслаждаться. Горб слякоти, дождя, палых листьев, первого неласкового снега.
   Представьте себе самую хмарь, самое пасмурное утро-нутро, с примостившемся на карнизе крупным круглым голубем. Глаз его в точности такого же цвета, как зажжённая в этот день навсегда электрическая лампочка. Лапки его, как малиновое варенье, лежащее на хлебе. Перья его как весь мир, равный туче, полной первого снега.
   Чем бы ещё усилить? Метёт. Метёт по всей земле. Следы на дорожке трёх видов: свежие, полузанесённые и едва различимые. Куда ведут - неизвестно. Может быть, прямиком в мир Фёдора Михайловича Достоевского? В небольшой пока, но всё-таки минус.
   Ботинки надо бы тёплые, шапку пора, печатки. Дочка утром убежала в кедах. "Что с разумом?" - спросила я вечером родительским тоном. "Я опаздывала, - ответила дочка. - Торопилась на рисунок. Если я не научусь хорошо штриховать, то в следующем году, когда начнётся портрет, у меня могут быть проблемы с черепом."
   С черепом? Понимаю: быть или не быть, вот в чём вопрос. Конечно, быть! Быть посему.
Все машины стоят в снегу и листьях. Все ветки согнулись. Всё метёт и метёт.

   Ещё торгуют прямо на улице виноградом и арбузами. И редкими в нашем городе антоновскими яблоками. Я их поклонница настолько, что не просто покупаю сразу целых два килограмма, но ещё и останавливаюсь поболтать с продавцом: представляете, везде ищу антоновку, но бесполезно; и только у вас, спасительница, только в вашей палатке...
   Да, охотно соглашается продавец, вчера её моментально раскупили, а вот сегодня что-то не очень. Наверное, снег. Оставить немного побольше?
Оставить, киваю я. Наверное, снег. Немого побольше.
   И потом иду себе с пакетом. И весь мир вокруг - сырой, тяжёлый - готовится только спать.

   Дома все антоновские сразу помыты и сразу распространяют аромат. "Дай-ка мне яблочко", - сразу просит муж.
   Несу одно из самых крупных со словами: "Имей в виду - оно на любителя, а не сладость какая-нибудь беспросветная."
   Муж кусает как все мужчины - приблизительно половину зараз. Лицо его на мгновение делается кислым и кривым. "Я же предупреждала, что на любителя", - сказала я.
Всё это время - на любителя. Вот я и люблю.
   А муж потом пожевал, привык и доел всю большую антоновку до конца.