Мятные воспоминания

  

   Когда на улице погода такая, что голове без шапки становится совсем холодно, мысли приходят в основном природные. Например, о том, что в каждом городе мира есть деревья и кустарники, которые местные жители не замечают, а гости из других регионов и стран любовались бы, рассматривали поближе и рассуждали: это что? это как? это едят вообще? сфотографируй меня. Что нам удивительно, то у них под ногами валяется. И наоборот.
   Если бы у нас катались по тротуару никому не нужные плоды граната, если бы сигнализации завывали от того, что на крышу автомобиля упал вдруг спелый апельсин, мы бы остановились и подумали. А рябину не видим в упор. Хотя объективно она очень красива, особенно ранней осенью: огненное, жёлтое, зелёное вперемешку, и вдобавок на ярко-синем фоне. Правда, этой осенью смотреть особенно не на что - рябина отдыхает после прошлого несусветного урожая - скудные новые кисти висят рядом с почерневшими и сморщенными ещё прошлогодними. Не для селфи вариант, скажем прямо.
   Мы равнодушно проходим мимо черёмухи и боярышника, мимо калины, мимо кустов, усыпанных странной "снежной" ягодой. Торопимся с непокрытой головой мимо диких ранеток - каждое яблочко чуть больше горошины, их море целое на одной только ветке. И совершенно несъедобны, решительно никуда не годятся.
   Но чуть подробнее про дикие ранетки и первые холода. "Мятные" воспоминания так и просятся в мою голову без шапки.
   Это мы так называли мелкие ранетки после первых холодов - "мятные". Почему именно так? А кто его знает. После первых ночных заморозков никуда не годные ранетки приобретали вдруг волшебный, очень глубокий и какой-то очень настоящий вкус. Из несъедобных делались очень даже съедобными. Любой уважающий себя мальчик от семи до двенадцати считал своим долгом залезть в октябре на усыпанное плодами гибкое дерево и коченеющими от холода красными пальцами нарвать как можно больше прекрасных плодов.
   Название "мятные" жило будто не внутри самих ранеток, а снаружи - не они сами освежали, а день вокруг и мощная древесная гимнастика.
   Все мальчики нашего класса выходили на охоту за "мятными" ранетками, чуть только открывался сезон.
   Особенно крепко я помню двоих - Саньку и Лёшу. Они первыми открыли мне всю противоречивую сложность человеческого сердца. Начать с того, что Санька всегда выбирал меня, когда на перемене затевалась игра в "ручеёк". Очень простая, как всё народное, но отлично выявляет, кто к кому тяготеет.
   Для игры требуется только одно - нечётное количество детей. Все становятся парами друг за другом, держась за руки, и поднимают сцепленные руки вверх. Один оставшийся проходит сквозь живой коридор, выбирая кого-то милого. Далее они становятся последней парой, а новый оставшийся опять идёт сквозь живой коридор и выбирает. И так до самого звонка. И не надоедало. И Санька без конца выбирал меня. А это же какую смелость нужно иметь - взять девочку за руку по доброй воле, а не по велению педагога. На глазах у всего класса!
   Но вот приходила другая перемена. И тот же самый Санька как ни в чём не бывало с размаху наступал мне на ноги (очень больно), а Лёша подкрадывался и выпивал всю воду, приготовленную для урока рисования. На пении они специально устраивались у меня за спиной, чтобы третировать вместе целых 45 минут.
   Я, как честная отличница, старалась обдать презрением и того и другого. Во-первых, Санька был ниже меня на полголовы, а Лёшины уши были просто агромадными. Тонкими, просвечивающими на солнце в ясные дни.
   Это сейчас мы все мудры и понимаем, что главное в мужчине - не рост и не площадь ушей, а золотое сердце. Но в семь и восемь лет стерпеть такое невозможно. И жизнь продолжала катиться накатанной колеёй: после уроков Санька и Лёша приносили мне шубку из раздевалки, а за дверью школы прямо в этой шубке и толкали в свежевыпавший сугроб.
   Мы с подругами стали прятаться, скрываться, разрабатывать хитроумные планы побега. Но Лёша и Санька нас выслеживали, подкарауливали и не отставали. Из подъезда выходил могучий молодой дядюшка моей лучшей подруги Оли. Брал за шиворот мелкого Саньку, спрашивал: "Ты зачем девочек обижаешь?" Лёша убегал под всеми ушами.
   Назавтра Санька снова выбирал меня в "ручейке". Это была первобытно-общинная стадия межличностных отношений.
   Приблизительно к шестому классу Лёша и Санька волшебным образом преобразились: теперь они оставались после уроков дежурить вместе с нами, таскали тяжёлые вёдра с водой, развлекали смешными историями. Показывали, как лихо умеют кататься с ледяной горы на ногах, а после уроков уже не подкарауливали за углом, а со словами "Девчонки, давайте сюда ваши портфели", подкатывали к нам на своих личных велосипедах.
   Но это всё было потом. А в третьем классе Санька и Лёша звонили нам домой по телефону, несколько раз за вечер. Видимо, желая, чтобы я подошла сама. Но телефон был папин служебный, поэтому трубку брал преимущественно папа, тоже служебно. От его фирменного "Алло!" даже у моих студенческих подруг в ужасе подгибались колени, а потом, познакомившись с моим папой лично, они недоумевали - как можно пугаться такого обаятельнейшего, добрейшего человека.
   Санька с Лёшей сразу бросали трубку. А на следующий день хвастались в школе: "Это мы вчера вечером твой телефон разбивали!"
   Но вот однажды я взяла трубку сама. Там был Лёша. Он рассказал мне о том, что затеяна большая военная игра, и Санька будет в ней генералом. И они персонально приглашают участвовать меня. Медсестрой. "Мы тебе красивую заколку подарим, хочешь?" - посулил Лёша.
   Это мне головы их придётся бинтовать, что ли? Как на плакате у кабинета по НВП? Тянуть с поля боя на плащ-палатке? Получше бы что-нибудь придумали. Пока! Пока, я сказала!
   А была "мятная" осень в самом разгаре. Все мальчики нашего класса - генералы и рядовые - были полны трофеев, прямо в учебное время. И однажды Санька с Лёшей затмили всех - они отыскали где-то в своих походах ранетки особые, крупнее обычных в несколько раз. Я нигде в окрестностях не встречала таких. Они были красные как на подбор, они обращали на себя невольное внимание.
   "Ирка, хочешь ранеток?" - спросил Лёша. И протянул мне целую гроздь, прямо с листьями. С отмеченными первым заморозком серо-буро-зелёными осенними листьями.
   Конечно, немытые. Зато вкус у них был волшебный, глубокий и какой-то настоящий. Но баночку с водой, заботливо приготовленную для урока рисования, я всё-таки спрятала подальше. На всякий случай. Ведь это был ещё только третий класс.