 |
| Полезный труд |
Не понимаю, что меня в этой процедуре так сильно корёжило. Ну возьми да напиши: июнь - у бабушки; июль - дома; август - дома. Первый раз что ли? Всё равно проверять никто не будет, никому не интересны наши летние планы, а бумажки нужны учителям для очередного какого-то отчёта. Тем более что из наших ответов ничего общего с реальной жизнью не следовало. Ну что значит "дома"? "Дома" бывает разное, у каждого своё. Кто-то книжки без перерыва читает, а кто-то всю азбуку твёрдо забыл и счастлив.
Ладно, бумага всё стерпит. Но мне почему-то не хотелось, чтобы школа знала даже приблизительно, где я провожу своё лето. Что ей за дело до моего лета?
Поэтому я так не любила первую бумажку. А вторая бумажка спрашивала у нас точную дату - в каких числах мы намерены пройти обязательную летнюю пришкольную практику.
Сейчас не все школьники знают, что это такое, а мы впервые испытали уже после четвёртого класса (тогда он считался средней школой, а не начальной). Летняя практика - это двухнедельный труд на благо школы, увильнуть от которого нельзя, иначе (как нам грозили) не переведут в следующий класс, будь ты даже отличник со стажем.
Мы дисциплинированно являлись в школу к девяти утра, получали трудовое задание часа на три или четыре (кажется, что-то мыли, но чаще всего пололи сорняки на пришкольном участке и поливали цветы). Потом рапортовали дежурной учительнице о проделанной работе, она отмечала у себя в тетради, что ещё один день прошёл, и отпускала нас домой.
Сначала казалось, что дням этим не будет конца, что мы никогда не выспимся по-настоящему, никогда не расстанемся с лейкой. Но однажды настоящее лето всё-таки наступало.
Мы шли домой, счастливые и свободные, обсуждая фильм "Мэри Поппинс, до свиданья!", вторую серию которого будут сегодня показывать по телевизору в 2.15. И одна девочка из параллельного бывшего четвёртого сказала вдруг, что если бы фильм шёл утром, она бы ради него пропустила практику.
Это было невероятно. Я не особенно любила про Мэри Поппинс - что книгу, что фильм - и не понимала, как ради неё можно подвергать себя опасности остаться на второй год. Вот ради "Трёх орешков для Золушки", пожалуй, можно было и рискнуть. Только их никогда не показывали по телевизору летом.
Мы переходили из класса в класс, а бумажка №2 в конце года неизменно спрашивала: когда? Предоставляем вам право выбора. Вторая половина июня? Или предпочитаете август? Но если весь класс в едином порыве писал: желаю пройти практику в период с 1 по 15 июня и отвязаться уже, и спокойно отдыхать, учителя начинали ругаться: а в другое время кто работать будет? практика не резиновая! И начинали распределять сами (вероятно, сверяясь при этом с бумажной №1).
...К шестому классу многие из нас поумнели настолько, что знали все детали грядущего лета ещё в декабре прошлого года: к бабушке уеду, далеко уеду, 15 июня уеду и до самого сентября; настоятельно прошу войти в положение и записать меня в самую первую группу. Между собой мы называли практику "отработкой", и это, на мой взгляд, очень точное слово.
Уникален был только мой старший брат. Он неизменно записывался на отработку с 15 по 30 августа, и я опять бесконечно дивилась, как на девочку-любительницу "Мэри Поппинс". Тут и без того тоска на сердце, что август проходит слишком быстро, и школа из призрака прямо на глазах превращается в очень осязаемый объект, но специально приближать её наступление! Зачем?
Мой брат, видимо, рассуждал по-другому: постепенно привыкнуть, присмотреться, приготовиться к ранним подъёмам - глядишь, и не так покажется горек момент перехода. Люди все такие разные. Иногда настолько сильно...
Потом как-то внезапно случилась в моей жизни новая школа, а следом за ней и девяностые годы. Всё сразу стало так неясно, в том числе и летняя практика. Уже никто никаких бумажек не требовал, но непереводом в следующий класс грозили по-прежнему.
Я ничего не могла понять в этой каше, и после восьмого класса уехала на всё лето к бабушке. По правде. Далеко. Не могу сказать, что моя привыкшая честно отрабатывать душа была совсем спокойна, но и в то, что меня вдруг оставят на второй год, я тоже как-то не очень верила. Будь что будет.
И тут кто-то из взрослых догадался: а не всё ли равно, где трудиться, при нынешней-то гласности и, не побоюсь этого слова, плюрализме? Зачем обязательно в школе? Вон, займись сбором лекарственных трав, сдай ценное сырьё в аптеку, получи справку о своей деятельности и живи спокойно дальше.
А что? Это мысль! Моя двоюродная сестра Света (пятью годами младше меня) с жаром вызвалась помогать мне на общественных началах.
Она была очень творческим и деятельным ребёнком. Для Светы не существовало никаких преград. Однажды она взяла свеженаписанные стихи - моё и своё - и запросто отнесла их в редакцию местной газеты "Сельская новь", справедливо полагая, что если автор пишет, значит, он должен печататься. Видимо, редакция думала так же, потому что приняла наши рукописи и напечатала.
И много ещё таких подвигов совершила сестра моя Света.
Теперь мы каждый день ходили в окрестные леса и поля с огромными мешками в руках. Мешки постепенно наполнялись ценной мать-и-мачехой, ромашкой, подорожником и зверобоем. Раздутые всем более или менее лекарственным ёмкости доставлялись в аптеку, где их тщательно взвешивали и говорили что-то вроде: "Отлично поработали, девочки! Сегодня целых 400 грамм. Получите свои три копейки и мы расстанемся друзьями."
Ума не приложу, что бедные аптекари делали с нашими дарами. Полагаю, что ничего особенного. Полагаю, они с ужасом ждали, что завтра мы опять придём, трудовые и честные, и с этим ничего нельзя поделать. Нам нужна какая-то справка, в какую-то школу, о какой-то практике. Мы снова принесём мешок с мать-и-мачехой, и аптека обязана принять его у населения.
Надо сказать, что справку мне выдали гораздо раньше, чем истекли положенные две недели. И все вздохнули с облегчением. Кроме Светы. Она была явно разочарована, что наши весёлые блуждания по лесам и полям закончились так скоро.
Осенью моя роскошная справка нигде не потребовалась. Школу не интересовало, где я была летом и что отрабатывала. Не до того было школе, совсем не до того. Наши учителя периодически бастовали, мы ходили на уроки в джинсах и верхней одежде, учебники истории срочно менялись на новые. Какая тут может быть мать-и-мачеха? Какой зверобой?
На следующее лето я уже не вспоминала о практике. Что-то такое случилось со мной в это время - я вдруг перестала ходить на школьные переклички и, сказавшись больной, пропускала экскурсии на авиационный завод. Я опоздала на какой-то важный зачёт по физике с высокими гостями из гороно. И меня всё равно перевели в следующий класс. Я знала, что переведут.
А все мои трудовые практики - всего лишь лекарство, которое доктор прописал на всякий случай, уверенный в глубине души, что опасений быть не может, и через несколько дней мой организм благополучно справится сам.
Комментариев нет:
Отправить комментарий