А нужный в хозяйстве лист живого дерева, добытый у подруги полтора месяца тому назад, долго думал в стакане с водой и наконец пустил корни.
Где-то далеко, очень далеко идёт гудёт зелёный шум, зелёный шум, весенний шум. Только мне слово "гудёт" не нравится, некрасивое какое-то. А так весна как весна.
Опасаюсь её начала. Марта остерегаюсь. Была бы возможность обойти его стороной - обязательно бы воспользовалась. Чтобы всё мимо - разнообразная грязь, гололёд... От домов держись подальше, так как с высоких крыш время от времени падают глыбы, а в водосточных трубах скрежещет явно не ноктюрн.
И моя дорога опять перегорожена ленточкой, и один рабочий мужчина тяжело и страшно сбрасывает с крыши подтаявшее содержимое, а второй мужчина рабочий время от времени кричит что-то снизу изо всех сил своему коллеге. И хочется, чтобы трудящаяся пара всегда оказывалась на противоположной стороне улицы.
Нет, не люблю. Совсем не люблю март. Ни первые лужи его, ни высокое небо, ни привязчивые простуды дурного характера, ни истеричную верхнюю одежду, которая мечется как заполошная, не знает чего хочет. Как надо, куда, когда, зачем? А шапку, шапку нужно?
Время, наверное, не моё.
"Трудный ты человек", - сказала мне половиной шутки моя знакомая хорошая писательница, когда мы с ней перебегали на быстрый зелёный главную раскисшую улицу нашего города. И я упомянула мельком про нелюбимое своё время года. Как зимнее море прельщает меня, а не летнее, сизые дни, свечи и луны. Как лечусь я от марта.
В этом году - Фазилем Искандером лечусь. На редкость безопасный писатель - ни падением ни грозит, ни синяком, ни переломом. И песком не присыпан. И вверх не кричит что есть силы, завидев приближающегося человека. Всего в нём в меру - дня и ночи, плодов и потерь, одиночества и человечества...
"А что, если бедняга Пизанская башня, в сущности, правильно стояла, а это наша земля со всеми нашими земными делами под ней скособочилась?"
"Я любил разговаривать, а он любил сидеть тихо. Нас посадили вместе, чтобы мы влияли друг на друга, но, по-моему, из этого ничего не получилось. Каждый оставался таким, каким был."
"Позже я заметил, что почти все люди боятся показаться смешными. Особенно боятся показаться смешными женщины и поэты. Пожалуй, они слишком боятся и поэтому иногда выглядят смешными. Зато никто не может так ловко выставить человека смешным, как хороший поэт или хорошая женщина."
"Обычно они брали сразу по две бутылки и, допивая одну, уже вторую держали наготове и даже слегка приподымали руку со второй бутылкой, как бы успокаивая свою жажду: мол, не бойся, ещё есть."
"Разумеется, наряду с этой тайной склонностью природа человека, его разум обладают могучим свойством разоблачать демонов ночи, и одно из испытанных проявлений этого свойства - смех. Больше петушиного крика дьявол боится смеха.
Звук смеха - как сноп света. Может быть, смех - это озвученный свет?
Улыбка - струение света.
Держу пари, если бы у обыкновенного гипнотизёра спросить, что ему больше всего мешает во время массовых сеансов, он ответит: смех в зале."
" - Чик, - сказала мама Чику перед тем, как отправить его в Чегем, - ты уже не маленький. Деревня - это не город. В деревне, если приглашают к столу, нельзя сразу соглашаться. Надо сначала сказать: «Я не хочу. Я сыт. Я уже ел». А потом, когда они уже несколько раз повторят приглашение, можно садиться за стол и есть.
- А если они не повторят приглашение? - спросил Чик.
- В деревне такого не бывает, - сказала мама. - Это в городе могут не повторить приглашение. А в деревне повторяют приглашение до тех пор, пока гость не сядет за стол. Но гость должен поломаться, должен сначала отказываться, а иначе над ним потом будут насмешничать. Ты уже не маленький, тебе двенадцать лет. Ты должен чтить обычаи.
- А сколько раз надо отказываться, чтобы потом сесть за стол? - деловито спросил Чик.
- До трёх раз надо отказываться, - подумав, ответила мама, - а потом уже можно садиться за стол. Ты уже не маленький, ты должен чтить обычаи.
- Хорошо, - сказал Чик, - я буду чтить обычаи. Но почему в позапрошлом году, когда я ездил в Чегем, ты мне не сказала об этом?! Я бы уже тогда чтил обычаи.
- Тогда ты был маленький, - сказала мама, - а теперь стыдно не соблюдать обычаи. Когда кто-нибудь входит в дом, все обязательно должны встать навстречу гостю. Даже больной, лежащий в постели, если он способен голову приподнять, должен приподнять её. А гость должен сказать: «Сидите, сидите, стоит ли из-за меня вставать!» А хороший гость старику даже и не даст встать. Только старик разогнулся, чтобы, опершись на палку, встать, как хороший гость подскочит к нему и насильно усадит его: «Сидите, ради Аллаха, стоит ли из-за меня вставать!» Вот как у нас делается! - А если хороший гость не успел подскочить, а старик уже встал, тогда что? - спросил Чик.
- Ничего страшного, - сказала мама, - и старый человек может встать. Но хороший гость, подскочив к нему, должен извиниться за то, что потревожил старого человека.
- А соседи считаются гостями? - спросил Чик.
- Все считаются гостями, - ответила мама, - кроме домашних. И то, если твой дедушка входит в кухню, чтя его возраст, все встают.
- А если дедушка десять раз войдет в кухню, - сказал Чик, - надо все десять раз встать?
- И десять, и двадцать раз надо встать, - с пафосом сказала мама, - если дедушка входит в кухню!
Чик вспомнил, какой проворный, сильный, подвижный дедушка. Тут только вставай и садись! Вставай и садись! Впрочем, Чик знал, что дедушка вообще редко бывает дома: он или с козами возится, или в поле работает, или в лесу."
Постепенно становится легче. Симптомы марта ослабевают. И я понимаю, что пора. Сейчас, дочитаю до точки и землю пойду покупать, ещё один цветочный горшок покупать пойду. Потому что живое дерево решило пустить корни после долгого раздумья. И пластмассовый тигрёнок качает головой на солнечном подоконнике: давай иди уже. Да иду уже, иду...
Комментариев нет:
Отправить комментарий