В старом городе

  

   На самом деле никакого старого в нашем городе нет. Какой может быть старый, если всему Новосибирску целиком всего-навсего каких-то 122 года? На фоне вечности это миг. Одна десятая, одна сотая мига.
   Есть другое. Другие дома. Они чуть в стороне от современной жизни. Они помнят мир без интернета и эмульгатора лецитина. Остатки кварталов той поры, когда люди знали по-другому, говорили по-другому, думали по-другому.
   Их немного сохранилось ещё, и совсем недалеко от нашего дома. Мы там бродим иногда. Смотрим. Заходим во дворы. Там обязательно есть лавочка, большое дерево, качели и тишина. Кот на солнце греется.
   Все парадные с той стороны давно прибрали магазины и нотариальные конторы. А бывшие чёрные лестницы, по которым раньше носили дрова и уголь, в полном распоряжении жильцов. Таблички над ними: "Подъезд №1", "Подъезд №2".
   Как тут не вспомнить ещё раз профессора Преображенского?
 - Разве где-нибудь у Карла Маркса сказано, что 2-й подъезд Калабуховского дома на Пречистенке следует забить досками и ходить кругом через чёрный двор? Кому это нужно?
   На иных висят таблички другие: "Памятник архитектуры. Охраняется государством."
А как он охраняется, если фундамент перекосился, а через весь фасад по диагонали проходит такая трещина, что даже здесь, на улице опасаешься. А люди как там? С тревогой поглядывают на потолок, или уже привыкли и не обращают внимания?
   Так и стоит себе на углу постройка 30-х годов прошлого века. С красивыми вазонами возле бывших парадных, с архитектурой. С риском и чувством собственного достоинства. На целый этаж просторнее более поздних собратьев.
Вот такие у нас старые. Немного, но сохранились.
   Здание речного училища мрачноватое, без единого балкончика и завитушки. Даже в солнечный день веет от него тоской, от которой не спасают даже два больших якоря, поставленных у входа. Рядом - красивый, как игрушка, домик красного кирпича. Оказывается, они вместе. Бывшая тюрьма и жилище коменданта. Дом рядом с работой. Для большого города редкость и удача.
   А самые старые помнят жизнь вовсе без электричества. Называются они "деревянное зодчество". То дом купеческий, то женская гимназия. Резные наличники, маленькие балкончики. Здесь ни за что на свете не расположится филиал банка, салон красоты или бутик итальянской одежды. Разве "Пельмени ручной работы" какие-нибудь.
   Никто не живёт в этих домах. И бесполезно гадать, что там за тёмными окнами, за столетними деревянными стенами, за плотно закрытой невысокой дверью.
Другое там. Не для нас. Идите своей дорогой.
   Но вот однажды, во время одной из наших прогулок, мы увидели небывалое. Дверь деревянного зодчества на улице М. Горького была призывно распахнута. "Пойдём посмотрим, что там", - сразу же заинтересовался Игорян.
   Но мне и так было всё ясно. Над дверью дома реял огромный алый стяг. А табличка на стене гласила: "Музей СССР".
Захотелось в старый деревянный дом. "Ну что, пойдём в музей?" "Да, пойдём!"
   Мы прошли узким полутёмным коридором, среди нескольких дверей нашли нужную. Она была крепко закрыта и предлагала в случае чего звонить.
   Мы нажали кнопку звонка, и через несколько секунд портал в неведомое распахнулся. Милая женщина-смотрительница обрадовалась нам как родным. И я догадалась, что посетителей здесь бывает не так много. Мягко говоря. Не придётся разглядывать экспозицию через головы и плечи впереди стоящих, высоко вздымая над собой ребёнка.
   Мы купили билеты в комнатке, где рядом с компьютером стоял расчехлённый баян, ручная швейная машинка, что-то ещё... Аура дома начинала действовать сразу.
   Потом сотрудница музея повела нас очередными полутёмными коридорами. И я подумала, что без пятого измерения здесь явно не обошлось. Потому что с улицы домишко казался маленьким и тесным.
   Наконец, пришли в тёмный закуток, заполненный холодильником и столом. "Холодильник работает! - похвалилась наша проводница. - А здесь мы пьём чай."
   На столе стоял пузатый агрегат с клавиатурой ("Первый персональный компьютер!"). Его экран был заклеен картинкой с изображением генсека Брежнева. Над бровями и головой дорогого Леонида Ильича располагалась полочка, а на полочке - фильмоскоп. Напротив фильмоскопа на стене висел белый экран. "Покажите ребёнку диафильмы! - предложила наша хранительница. - А зал с экспозицией вон там."
   И я увидела в углу отвесно уходящую вниз деревянную лестницу, обитую войлоком. И трижды порадовалась, что вышла из дома в удобной обуви.
"Развлекайтесь! - пожелала нам добрая женщина. - Всё можно трогать, рассматривать. Только барабан не продырявьте, пожалуйста." И исчезла в недрах старого дома.
   А мы стали карабкаться и погружаться в былое. Там Ленин висел по пути, а стена была густо увешана старыми открытками и фотографиями. Но всё это мельком, мы больше думали о том, как благополучно добраться до самого низа и не кувыркнуться.
   А когда наконец добрались, то встали на пороге и дружно сказали: "О!" Игорян в своём смысле сказал, мы с мужем - в своём. Большая комната была битком набита детством и взрослостью минимум трёх поколений.
"Что это? А это? А там?" - вопросы сыпались из Игоряна, как из худого мешка. Он не знал, за что хвататься.
   А как объяснишь? Это вот телефон такой, крути пальцем диск. Видишь - цифры, набирай номер. А трубку к уху прикладывай. Это печатная машинка, стучи по клавишам. Нет, не как на компьютере, просто печатать на бумаге.
А это...
   Я узнавала их в лицо. Магнитофон "Легенда", проигрыватель, хрустальная ваза, тарелка с русским народным котом, фотоальбом в бархатной обложке. Цветные карандаши "Искусство", зубной порошок "Детский", "Желтковый", прости, Господи, шампунь в жестяном тюбике.
   Куклы с моргающими глазами в ситцевых платьях, пластмассовый крокодил. Однажды в квартире было холодно и мама включила электрообогреватель. Я захотела от всей души согреть крокодила (он же тропический!) и положила его на отопительный прибор сверху. Крокодил растёкся причудливыми языками, которые невыносимо смердели. Так вот что это значит: крокодил-дил-дил плывёт. А здесь - вот он, снова живой и целый.
   Пистолет на батарейках, металлическая зелёная пушка, которая стреляла белыми пластмассовыми пульками, с очень тугим взводом. У нас была такая. Да у всех была.
   А там что? Тяжеленные роликовые коньки. Такие были у моей подруги. Ноги мурашками покрывались, когда ехали в них по асфальту.
   Отдельная полка была посвящена олимпийскому медведю во всех ипостасях. Под ним туфли на каблуке, кеды "Два мяча" и - великий стыд лёгкой промышленности того времени - женские чулки и колготки.
Огромная склянка с жёлтым одеколоном, лак для ногтей, утюг...
   А вот это я знаю что такое. Это ингалятор. Вот в этот мультяшный космический шлем вставляется лицо, а потом дышишь изо всех сил целебным травяным паром. Багровеешь потихоньку там и от насморка избавляешься. После варёной картошки под одеялом это было умопомрачительное ноу-хау.
   Школьная форма висела в точности как у нас. Только пионерские галстуки другие - тёмно-красные, сатиновые. В барабан рядом можно было постучать (мы не сломали!), а горн просто так стоял, без мундштука. Понятно.
   В школе мне казалось, что только какие-то совсем необыкновенные мальчики назначались горнистами и барабанщиками. В нашем классе не было таких. Но теперь вспоминаю эту топорную дробь, эти жестяные звуки, похожие на тоскливый крик заблудившегося в лесу некрупного упрямого домашнего животного, и думаю, что, скорее всего, это были просто мальчики. Да ещё с такими-то инструментами.
   Очень запомнилась самодельная открытка, выполненная восхитительным каллиграфическим почерком. Дед Мороз от души поздравлял Ирочку с новым, 1960-м, годом. А рядом ёлочка и зайчик. Всё тонко, изящно, пером и чернилами. С великой любовью и с великим терпением.
   Так мы бродили долго, пока Игорян не иссяк. Диафильм он уже смотрел вполглаза. Садиться на велосипед, который ему предложила наша хранительница, отказался наотрез. Смотрел подозрительно. Муж тем временем завладел баяном и вспомнил, как два года учился в музыкальной школе.
   А потом мы собрались уходить. "Дверь, пожалуйста, захлопните", - попросила нас хранительница музея. Я покрутила замок, но дверь почему-то открываться не хотела. И только тут я заметила предостерегающую записку: "Замок не крутить!" Там сверху крючок, оказывается, а рядом с ним что-то защёлкивается. Но я как обычно.
   Муж подёргал дверь - бесполезно. Покрутил замок, который не крутить - ничего. А уж если и у мужа не получилось, то всё, гиблое дело. Останемся в СССР навсегда.
Игорян рвался на улицу.
   Пришлось идти за помощью. "Это домовой вас не хочет отпускать", - охотно объяснила женщина-хранительница. Нажала что-то, и дверь распахнулась.
   И мы пошли дальше. По жёлтым листьям, по старой улице. И теперь я точно знала, что там, за этими тёмными таинственными окнами деревянного зодчества. Там домовой шелестит страницами старых альбомов, снова заводит любимую пластинку, щёлкает замком кожаного портфеля. И выводит превосходным почерком, обмакивая перо в чернила: "Поздравляю с Новым годом!" Какой, вы говорите, у вас там год?