Любовь к новому и старому

   К странице № 43 я уже окончательно вошла во вкус, поэтому читала с большим выражением:
 - Не волнуйтесь, тётя Оля и дядя Коля, я знаю, как надо поступить, чтобы вы не остались без калош. Я возьму все Лёлины и Минькины игрушки, продам их тряпичнику, и на вырученные деньги мы приобретём вам новые калоши.
 - Все?! - вскрикнул Игорян, который до этой минуты молча слушал со всем вниманием. - Все до единой?
   На лице Игоряна были написаны в основном два чувства: жалость к сурово наказанным брату с сестрой и одновременно - облегчение, что его-то собственные игрушки в полной безопасности. Никакой тряпичник не придёт и не заберёт домик Кроша, тщательно собранный по схеме.
    На месте останется и вертолёт, и все динозавры. И только вчера построенный из конструктора агрегат по переработке старых вещей в новые (только бы про это устройство тряпичник случайно не прознал!).
Потом появилось третье чувство, более сложное.
 - Знаешь, что мне больше всего нравится в этой книге? - спросил Игорян.
Вот правильно. Не пассивным слушателем надо быть, не механическим поглотителем информации. Думать нужно, чувствовать, задавать вопросы...
 - Мне больше всего нравится, что эта книга новая. А то ты мне давно одни только старые читаешь.
   Это правда. Так получилось, что несколько старых подряд. "Винни-Пуха", например, я специально выбрала того самого, 1978 года издания. Счастливо купленного однажды моими родителями за 95 копеек.
   С подробной картой на форзаце, с отсутствующими первыми тремя главами, с неумело подклеенными страницами. Любимого, и потому сильно потёртого.
   С волшебными иллюстрациями Б. Диодорова. Чёрно-белыми. Которые мы с братом "подправили" с помощью цветных карандашей. "Улучшили" криво и старательно. От души.
Так до сих пор и сохранилось. И странные письмена зелёным фломастером на полях.
   Но Игорян рассмотрел сквозь наше неумелое творчество прекрасную графику. "Винни-Пух очень милый", - сказал он, и долго не разрешал перелистнуть страницу.
   В любимые герои, однако, избрал Тигру. Смеялся, услышав словосочетание "Родные и Знакомые Кролика". Азартно просил: "Дальше!"
   Книга была прочитана за несколько вечеров. Иллюстрации второго художника, Г. Калиновского - туманные, мягкие - сохранились в неприкосновенности, потому что сразу были цветными.

   Для Игоряна это был им лично открытый Северный полюс. А я с удовольствием прошлась ещё раз по знакомым заповедным местам.

 - Что делает Кристофер Робин по утрам? Он учится. Он получает образование. Он обалдевает - по-моему, он употребил именно это слово, но, может быть, я и заблуждаюсь, - он обалдевает знаниями. В меру своих скромных сил я также - если я правильно усвоил это слово - обал... делаю то же, что и он.

 - Помогите, помогите! - закричал он.
 - Ягуляры - они всегда так, - сказал Пух, довольный, что может блеснуть своими познаниями. - Они кричат: "Помогите, помогите", а когда вы посмотрите вверх - бросаются на вас.

 - Пух!.. - закричал Пятачок, дрожа от волнения. - Ты разве знаешь дорогу?
 - Нет, -сказал Пух, - но у меня в буфете стоит двенадцать горшков с мёдом, и они уже очень давно зовут меня. Я не мог как следует их расслышать, потому что Кролик всё время тараторил, но если все, кроме этих двенадцати горшков, будут молчать, то я думаю, Пятачок, я узнаю, откуда они меня зовут. Идём!

 - Ну, если уж всё тебе сказать, тут написано полностью так: "Поздравляю с днём рождения, желаю всего-всего хорошего. Твой Пух." Я не посчиталась с расходом графита.
 - Чего? - спросил Пух.
 - Тут одного карандаша сколько пошло! - пояснила Сова.

 - Пух, обещай, что ты меня никогда-никогда не забудешь. Никогда-никогда! Даже когда мне будет сто лет.
Пух немного подумал.
 - А сколько тогда мне будет?
 - Девяносто девять.
Пух кивнул.
 - Обещаю, - сказал он.

А "Карлсон" был ещё старше, 1968 года.
   С рисунками Илун Викланд, абсолютно совпадающими по стилю с текстом: "В городе Стокгольме, на самой обыкновенной улице, в самом обыкновенном доме живёт самая обыкновенная шведская семья по фамилии Свантесон."

   Игорян с нетерпением ждал, когда снова будет про приведение. И даже третью часть, которая всегда казалась мне тяжеловатой и наименее удачной, прослушал с величайшим вниманием.
"Карлсон прикрыл лицо двумя пухленькими ручками и лукаво поглядел на неё в щёлочку между пальцами.
 - Нет, ничего, глядеть можно, но только осторожно, - сказал он. - Конечно, ты не первая в мире красавица, но ведь ко всему можно привыкнуть, так что ничего, сойдёт, могу и поглядеть! Ведь главное, что ты милая... Дай мне блинка!" 

 - Что же, тебе не читать теперь старых книг? "Винни-Пуха" не будем больше перечитывать? "Карлсона"?
 -  Будем! Читать! - поспешно ответил Игорян.
 - Но ты говоришь, что тебе новые книги больше нравятся.
Игорян задумался. Нет, не пассивным слушателем надо быть, не механическим поглотителям информации. Думать нужно, чувствовать, задавать вопросы...
 - И старые тоже. Я решил: мне нравятся новые и старые. Все.
   Ну вот, прямо от сердца отлегло. У меня на примете как раз есть ещё одна. Очень любимая в детстве, очень потрёпанная. Она, кажется, не переиздавалась с тех пор ни разу. С прекрасными иллюстрациями.