Шариков и Бобиков

Полиграф Полиграфович

   После того как учительница литературы заметила в руках моей дочери том "Отверженных" В. Гюго, она всё чаще стала давать ей индивидуальные советы: "Почитай стихи Пастернака. Думаю, тебе должен понравиться Достоевский."  Или после свежепрочитанного по программе "Собачьего сердца": "Обязательно посмотри фильм."
"Ты же видела его. Нет?! Неужели?"
   Значит, будет чем заняться в пятницу вечером. А я с удовольствием пересмотрю в очередной раз.
   Редкий случай (на моей памяти чуть ли не единственный), когда фильм получился нисколько не хуже книги. Это не протест против автора (который часто называют "своим видением"). Картина та же, но в другой плоскости.
   Вот в самых первых кадрах проходит слева направо отряд людей, у которых нет лиц, а только прикрытые будённовками затылки. Люди поют:
                                      Эх, ты наша доля
                                      Мы вернулись с поля,
                                      А вокруг гуляет
                                      Недобитый класс!

                                      Эх, скажи-ка, дядя,
                                      Для народа ради
                                      Никакая контра
                                      Не уйдёт от нас!
   Если смотреть внимательно, видно, куда идёт отряд - на очередную помывку.
Мир раскололся на две части. Одна кричит: "Долой! Даёшь!", а вторая отвечает: "Вы, кажется, в баню идёте, милостивый государь? Ну, так и ступайте себе - в баню!"
Это гениальный фильм.
   Вот сели мы смотреть. Заказываем компьютеру: "Подай нам немедленно "Собачье сердце!" И компьютер вдруг выдаёт ещё один вариант -  1975 года, итальянского производства (переведён на русский язык в 2013 году). Что-то новенькое. А я-то думала, что кроме Владимира Бортко, никто не отважился экранизировать булгаковскую повесть.
   Нет, вот сейчас давай нам тот самый фильм. С великим Евгением Евстигнеевым, с неподражаемым Владимиром Толоконниковым.
   А что касается итальянского, 1975 года выпуска... Обязательно посмотрю потом. Потому что ну очень любопытно, честное слово!
   Я бы выделила как отдельный жанр: зарубежная экранизация русской классики (или просто - фильмы про Россию). И не знаю, плакать мне или смеяться, когда смотрю лучшие образцы: вот красный тулуп, вот армяк (тоже, естественно, красный). На голову надеть ничего и думать не моги, кроме ушанки со звездой во лбу. Красного вообще много не бывает - плакаты, лозунги, косынки - всё идёт в ход. Крестьяне пусть затягивают хором "Во поле берёза стояла" или "Калинку-малинку". В кадре обязательно должны показаться хоть на краткий миг: валенки, самовар и балалайка. Героям пить водку - обязательно. Если кто-то неистово будет плясать вприсядку - вообще шикарно. Но при этом чтобы входная дверь в дом была стеклянной.
   А самой смешной была серия про Джеймса Бонда, которую я посмотрела однажды на заре туманной юности. Там с нашей стороны оказывали помощь суперагенту  генерал Пушкин и генерал Гоголь. Их яркие и большие знаки различия, кажется, можно было распознать из космоса. Апофеозом стало скоростное перемещение одного из персонажей внутри Транссибирского газопровода...
   Впрочем, в отечественных экранизациях тоже хватает смешных и несуразных моментов. Так, несколько лет назад решила я посмотреть фильм "Печорин", хотя бы одним глазом.
   Включаю где-то на середине, и попадает мой глаз прямо внутрь кареты. Едет в ней Григорий Александрович собственной персоной, герой нашего времени. А напротив сидит какая-то барышня со своей маменькой. Барышня кокетничает безмолвно, и не так уж безнадежно, изо всех сил. А Печорин, как честный офицер, отвечает ей тем же. Так они выразительно переглядываются, в груди дыханье спёрло, мочи нет! Маменька безмолвствует.
   По меркам лермонтовского времени, они ведут себя неприлично. То есть остаются не при лице. Теряют лицо.
   А благородной барышне лицо и хорошая репутация пригодятся - ей ведь ещё замуж выходить.
   И любая нормальная маменька сразу притушила бы все плотоядные взгляды: "Не изволь забываться, душа моя!" Маменьке Пушкин велел:
                              Вы также, маменьки, построже
                              За дочерьми смотрите вслед:
                              Держите прямо свой лорнет!
                              Не то... не то, избави боже!
   Да только многие из тех, кто сидят и смотрят фильм, никакого Пушкина и Лермонтова не читали вовсе. А потому показанному верят. Или ещё того хуже, не задумываются. А что такого-то?
... В "Собачьем сердце" урожая 1975 года Шарикова почему-то звали Бобиковым. Всё равно что Пьер Безухов стал бы вдруг Пьером Безглазовым. Или Безротовым. Да ладно, какая разница!
   Были у Бобикова большие тёмные печальные глаза, лохматая голова и пухлые детские щёки. Любил он горничную Зину и обещал ей: "Вот увидишь, я буду развиваться!" Зина отвечала взаимностью, и в ночь повторной операции безутешно рыдала на кухне. Рядом ходила кухарка Дарья Петровна, одетая в рубаху и сарафан.
   Кроме Бобикова, к Зине были неравнодушны: доктор Борменталь, черноволосый усатый крепыш, больше похожий на контрабандиста, чем на учёного. А также сам Ф. Ф. Преображенский - сухопарый, высокий, без малейших признаков интеллигентности и тем более барственности.
  "Позвольте обнять вас, дорогой учитель!" - вскрикивал Борменталь (при этом выглядел он ненамного моложе профессора). И заключал в объятия, и целовал - троекратно. А как же иначе?
  "Зинуша, ванну мне и свежее бельё!" - командует Филипп Филиппович. А потом, сидя в воде и пене, просит потереть ему спинку. Зина трёт мочалкой учёные плечи. "Si! Si!" - блаженно закатывает глаза профессор. А Зина шепчет ему на ухо: "Не беспокойтесь, Бобик не умрёт!"
А Борменталь, наверное, подслушивает под дверью и страдает.
   Перед знаменитым обедом учёные, как водится, выпивают по рюмке водки. И тут же следом Филипп Филиппович предлагает: "Попробуйте этого чудесного красного вина, доктор. Мне его прислал друг из Грузии."
Ну вот, а ещё приличные люди.
  "Абырвалг", "Москвашвея" и "Моссельпром" были исключены из сценария. Видимо, как непереводимая игра букв. А также совет профессора: не читайте перед обедом советских газет. И просьба заведующей культотделом Вяземской взять несколько журналов в пользу детей Германии.
   Едва очеловечившись, Бобиков, разумеется, сразу идёт в кабак, где его встречает радостный Швондер: "Пойдём, я познакомлю тебя с друзьями. Все они настоящие товарищи."
Седой дедушка без перерыва играет на гармошке. На шее у него повязан пионерский галстук.
  "Если вы не хотите закончить жизнь на каторге, конечно, нужно работать. - предупреждают Бобикова позже. - В Федеральной Республике Россия безработных нет." И предлагают ему распределение.
 - Я бы хотел остаться в Москве, - не согласен Бобиков.
 - А чем вы хотите заниматься?
 - Кошками!
 - Кошек нет. Их всех давно съели.
Да, признаться, это был высококачественный смех сквозь слёзы.
   Начальник подотдела Бобиков ездил в машине с огромной звездой на борту, носил красную повязку на рукаве и красный шарф на шее. Любя горничную Зину, параллельно очаровывал машинистку Васнецову:
 - Человечья жизнь ничто без стоящей водки.
И надевал ей на палец кольцо.
А потом, разоблачённый, выл и катался по полу: "Меня никто не любит!" А Зина говорила: "Сделать тебе чаю, Полиграф?"
   Снова переделанный в пса, он думает, глядя на перебирающего заспиртованные органы профессора: "Всё только начинается."
   И тень Михаила Афанасьевича вдруг на краткий миг показалась на сцене. А я уже совсем было потеряла надежду.