Новосибирск, детство в СССР, Пушкин, студенты, филологи, путешествие в Крым, школа, литература,праздники, личность, Сибирь, воспоминания

О литературе и жизни - со вкусом

Блог Ирины Васильевой из Новосибирска

среда, 14 января 2015 г.

Назови меня тихо по имени

 
Эвелина Васильева. Тотоша, Кокоша, Чук и Гек
Чук и Гек. Тотоша и Кокоша
   Мой папа много лет выписывал журнал " Вокруг света". Самой интересной в этом журнале была рубрика "Пёстрый мир" - маленькие заметки о жизни других стран, познавательные и забавные.
   Если попадалось вдруг что-то совсем поразительное или смешное, папа читал вслух. Так я узнала о поросячьих бегах, которые проводились (а может быть, и до сих пор проводятся) во время ярмарки в американском городе Спрингфилде.
    До сих пор помню роскошные имена свинских чемпионов: Ням-Ням, Хрюиз, Чарли Чоплин ("чоп" означает "ставить клеймо"). Постепенно папин голос приобретал всё большую выразительность, а мы с братом начинали хрюкать от восторга. Гекльберри Свин! Я знаю, откуда! Я люблю мистера Марка Твена с четырёх лет! А вот мощное имя Пигмасвинон я оценила по достоинству, когда уже училась в школе и прочитала миф о скульпторе, силой любви оживившего камень.
   Кажется, не меньше я смеялась, читая в какой-то энциклопедии девяностых годов статью о выдуманных (видимо, тоже для забега, но более длинного - в светлое будущее) советских именах. Оюшминаль - Отто Юльевич Шмидт на льдине (додумался же до такого чей-то невообразимый ум); Персострат - Первый советский стратостат (мальчика и его детей Персостратовичей жаль немного); Даздраперма - Да здравствует Первое мая! ( девочку жалко особенно).
   Я думаю, что это были всё-таки одиночные вспышки в чересчур пламенном родительском мозгу. Не менее пламенные, но приступов хохота не вызывающие до сих пор вспыхивают то здесь, то там: Вячеслав Кимович, Ленсталь Иванович. А как блестяще играет на сцене театра "Красный факел" городничего Владлен Бирюков, мне когда-то посчастливилось увидеть собственными глазами.
   Иное дело - герои литературные. В детстве я никак не могла понять, почему писатель Аркадий Гайдар так странно назвал героев своего рассказа - простых советских дошкольников-погодков. Про Гека я, правда, слышала и раньше. Но то был Гекльберри (не Свин, конечно, а Финн), проживающий в бочке.  Гек Серёгин - иное дело. Это будущий Гек Иванович (или Петрович). А если говорить про Чука, то он загадочен абсолютно. Ни разу и нигде не встречала я человека с таким именем.
   Может быть, это тоже были пламенные имена? Гек в таком случае может оказаться Героическим комдивом, а Чук - Чугунолитейным комбинатом? Никогда в жизни. Всё гораздо мягче, сказочней,таинственней. Нужно ведь и отдохнуть на чём-то всаднику, скачущему впереди.
   Он дал своим героям неподражаемые, единственные в своём роде имена - цельные, звучные, не подлежащие никакому увеличению или уменьшению. Сказано, и точка. Приказ быть ребёнком.
   Потому что Чук и Гек - чуть ли не единственные гайдаровские просто дети. Они не прячут в заброшенном сарае раненого красноармейца; не плывут, рискуя жизнью, через реку; не падают с простреленным горлом в траву. У них не выведывает военную тайну Главный Буржуин. Они просто едут к папе.
   Чук и Гек - чуть ли не единственные из гайдаровских героев, у которых есть семья: крепкая, полная, настоящая. Даже солнечная "Голубая чашка" разбивается в тёмном чулане и тревожит застрявшим под сердцем осколком: так ли безобиден лётчик, которого пошла провожать на вокзал Маруся? Такой ли он просто друг? И почему мы так часто собираемся в дорогу совсем не от хорошей жизни?
   Ещё одно гайдаровское имя, которое я так и не сумела разгадать - Гейка. Он и мальчик из команды Тимура, он и бородатый садовник из "Артека" (повесть "Военная тайна"). Может, Генка, а может, Сергейка - кто теперь скажет наверняка? Может, у них так и было записано в документах: Гейка Владимирович. По-моему, ничем не хуже Персострата.
   Говорят, что Аркадий Петрович был большой любитель ребусов и шарад. И мы долго будем ещё думать, что за Кибальчиш такой? И ничего путного не придумаем. Имя хранит своего героя.
   Удивительно было осознать однажды, что Филиппок (хве-и-хви, ле-и-ли, пе-ок-пок) из рассказа Льва Толстого всего-навсего Филипп, а звучный независимый Гаврик из повести Катаева "Белеет парус одинокий" - Гаврила с носом-картошкой и выгоревшими на солнце прямыми волосами, которые лезут в глаза.
   А про Тотошу и Кокошу из сказок Чуковского даже строить догадки не возьмусь.
Хотя... Можно предположить, что это Антон и Николай Крокодиловичи.  

2 комментария: